Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 50 (151), 2014 г.



Маргарита Пальшина
9 марта, или день нелюбви
(отрывок из романа "Фигуры памяти")

Ты часто вспоминал сырой свет. Утро Питера. Невский проспект проявлялся в оконной раме, как изображение на фотобумаге. Медленный снег. Внизу завывали сирены "скорой помощи". Ты думал о тех, кто уже не увидит, как разводят мосты. Машины с мигалками теснили в пробках, не пропускали. Но они успевали. Или опаздывали. Кто-то не доживет до настоящей весны. Смерть под маской метели. А сколько покойников у разведенных мостов? Столько же, сколько детей. Таков порядок вещей. Первородный грех отбирает бессмертие.
Закурил сигарету. Ты много куришь, Андрей! Посторонний курил у гроба матери, ты закуриваешь всякий раз, когда вспоминаешь о ней. Главная в жизни женщина бросила тебя одного. Вслед за ней уходили другие. Ты не мог простить ей отсутствия, тебе не прощали безусловной и беспощадной любви.
Женский день кончился. Девятое марта — дата, пустотой улиц и оберточным мусором площадей похожая на первое января, на гарпун единицы в сердце.
Ты рассказывал, что ничто для тебя не ноль — единица. Как-то в детстве увидел дату первое января на календаре. Мысль пронзила: год исполнился и не вернется. Дети не чувствуют времени, безмятежность его отменяет. Детям жизнь кажется бесконечной, как поле, беги куда хочешь. Каждый день и есть жизнь, без делений на завтра-вчера. Осознанная единица подводила году черту, на отрезки рассекала вечность. Жизнь превратилась в лестницу: поднимаешься выше и выше, а за спиной ступеньки осыпаются в пустоту. И чем старше становишься, тем уже ступеньки и труднее на них удержаться. Время стремится в прошлое. Чем дольше бежишь, тем чаще мелькают деления. И цифра "1", похожая на гарпун, врезается в сердце все глубже и глубже, не вытащить. Ничто — умелый охотник. Раздроби громаду на мелочи — и уничтожишь.
Мы от него спасались в привокзальных кафе: там никто не живет, люди — странники, и время не знает, что с ними делать. Искали ответы, украдкой вглядываясь друг в друга, наблюдая за посторонними. Мы вовремя встретились: будущее упустили, прошлое отвергали. Помню, объясняла тебе наше болезненное ускорение: восприятие времени — квадратный корень из возраста. В четыре года время течет в два раза быстрее, в девять — уже в три, в шестнадцать — в четыре. Ты ускоряешься в шесть раз, я — в пять с половиной.
Жизнь — это простые числа, мусор и серый дым. Сосчитал от одного до девяти. Восьмерка была твоим числом, единственная замкнутая цифра, знак бесконечности. А девятого числа мир опустил голову, разомкнул объятия и побежал по своим делам. Перевернул страницу. Вычеркнул твой день рождения из сетки календаря. Истратил еще один год твоей жизни.
Ты вправе ненавидеть женщин. Они лишили тебя любви. Они украли Твой день. Праздник, который должен был принадлежать только тебе. День рождения стал днем забвения. В суете магазинов, открыточной мишуре, удушающем яде духов и цветов, пестроте подолов, жирном блеске губ, декольте и шоколадно-кремовых яств на столе, круговерти двусмысленных объятий. Для Андрея — ни звонка, ни письма, ни смс. Не до тебя.
Восьмое марта — Рождество древнейшей профессии. Стеклянные, как бриллианты Сваровски, сердца бьются за кулончик (шляпку, сумочку, манто…), как у Оленьки, Поленьки, Светочки, Эллочки. Людоедочки. Прекрасный пол дивного нового мира. У шлюх на Московском вокзале больше достоинства! Ниже пола не упадешь? Как земля вас выдерживает? Настоящие женщины, любящие и любимые, девы и матери уходят в черную ледяную пустоту. В Смерть. В Ничто. А румяные Эллочки живут долго. Два кокетливых глаза-прицела, рот, зад и вагина. Продажность — это про жадность. Ненасытную и тупую. Едят и гадят. Пожирают друг друга, поганят мужчин, мысли, чувства, слова, поступки — все, до чего дотянутся. Прогрызают в мире дыру, как в яблоке. Черви в помойной яме.
Может, наш мир помойка и есть? Ангелы с ведрами вышли из Рая, выкинули в мир души, как мусор, объедки, ненужный хлам. Как увядшие цветы и гнилые фрукты девятого марта.
Первая и несбывшаяся жена походила на твою мать, вернее, на грезу о ней, матери ты почти не помнишь. Обещала устроить праздник для двоих, романтический ужин. За год разные полюса сблизились до синхронности: если у одного сбегал кофе из турки, другой тоже был вынужден оттирать плиту, оба врачи, заболевали и выздоравливали одновременно, угадывали мысли друг друга, с точностью до канала и перекрестка чувствовали разделяющие вас расстояния, словно в сердце каждому вживили по маленькому навигатору.
Она не пришла. Даже не позвонила. Ты прождал день, вечер, ночь. А наутро вынул сим-карту из телефона, сломал и швырнул в окно. Вместе со всеми заметками, номерами, улыбающимися фотографиями. Новая жизнь начинается в пустоте.
Спустя годы я нашла ее дневник в сети. Мы же все опутаны, связаны! Дерни за ниточку, и клубок истории начнет отматываться назад, в прошлое. Интернет — хранилище душ, библиотека досье, виртуальная жизнь человечества.
"Пухлые губы, как у младенца. Живое пятно на умирающем теле. Красное на белом, земляника на снегу. Не выдержала, наклонилась и поцеловала сквозь слезы…". Хирург. Внеплановая операция. Шестнадцатилетняя пациентка погибла под ее скальпелем. Девочка в женский день. Ты не почувствовал беды в тот вечер, она не смогла до тебя дозвониться на следующий.
Хочешь расскажу, как ей живется после тебя? Она могла бы стать твоей пациенткой, но вам, врачам, дано пережить смерть. Вы должны быть сильнее. Сквозь боль.
Да, у нее семья: муж, двое детей, судя по фотографиям. Впрочем, ты сам обо всем давно, наверное, уже знаешь.
Ты выбрал меня. Чтобы уходить. И дарить на прощание сухую лаванду вместо трепетных, умирающих в руках лилий. Чтобы я ждала, неистово ревнуя к прошлому, прожитому тобой без меня, упорно замедляя и поворачивая время вспять.
Непризнанный писатель привык к беспредельному ожиданию "своего часа". Что еще можно сделать, чтобы выиграть у вечности? Время вымоет хвалу и хулу, премии, тиражи, рейтинги…, как сваи старого моста. И он рухнет в реку. А вода подхватит и понесет вдаль, за горизонт — к морю — легкие непотопляемые щепы слов о любви и смерти. Ничто их не догонит. Жаль, нас уже не будет в том времени. У нас есть только это. Время непризнания. Мучительное восхождение в гору, вершины которой не видно за облаками и не суждено достичь. Ждать и бежать за мечтой, зная, что момент покоя, когда страх смерти и жажда головокружительной высоты замолчат и отпустят, не наступит, пока жива. Покой — не от мира сего. На вершине горы нет воздуха, там нельзя строить жилые дома.
"Всякий несет свой крест, — повторяла мама, — и чем больше дано, тем труднее нести". Жизнь — путь на Голгофу? "Зато после тебя хоть что-то останется", — говорила.
— Книга Войнича, — тут же сострил бы ты.
Людям не нужна чья-то чужая правда и чувства — у них есть свои. Чтобы остаться, нужно писать о тех, кто рядом. Накрыть стол на кухне, сочинить анекдот о соседе. Жизнь — это еда и вино, работа и секс. День и ночь. И любовь.
Да, ты прав. Апокалипсис напоминает девятое марта. Медленное снеготаяние, вой сирен "скорой помощи", потемневшие лилии в мусорном баке. Если целители душ, психиатр и писатель, не способны любить и быть рядом, то мир обречен.
Любовь — это наша природа. Твой отец лечил природу, ты лечишь. Но вы для нее посторонние. Чтобы лечить природу, нужно ее понимать. Чтобы ее понять, нужно понять себя. Ваша драма — в непонимании самих себя. Я стараюсь понять. Вас. Всех вокруг. Сквозь себя.
— Ты никого, кроме себя-в‑персонажах, не полюбила, — возражаешь.
Москва учит быть сильной, но сила — в слабости. Рядом с женщиной мужчина обретает себя, потому что она себя в нем теряет. Я шутила в табачных лавках: "Дайте две пачки с зависимостью". Доля правды в том, что невыносимо по утрам просыпаться рядом с человеком, который смотрит мои сны и читает мысли. Сердце — ахиллесова пята. На расстоянии легче любить: боль притупляется. Любовь не случайна. Как смерть человек заслуживает рождением, так жизнь — подготовка к встрече.
Из последнего нашего кафе возвращалась домой на такси. Заезжали на автомойку. Посреди зимы искусственный дождь омывал стекла. Замерзая в машине, мечтала еще раз обжечься твоей ладонью. Ты всегда был горячим. Снаружи. Внутри мы оба заледенели, и ледяной дождь не кончается.
На заднем сиденье такси я вдруг вспомнила свое рождение: страшно, мокро и холодно, меня заворачивали в клеенчатую пеленку мерзкого горчичного цвета… Так всю жизнь и мерзну, даже летом, и брожу под дождями без зонтика. Язык романов моих горчит. На губах горько от твоих поцелуев наспех. И "Горько!" нам никто не кричит. Мы, как на голую кушетку, брошены в повседневность.
Возвращаясь домой вечерами, иду мимо местного Дома культуры. Из окон всегда слышится музыка. За окнами танцуют пары, молодые, старые и те, о ком говорят "без возраста". Иногда женщина танцует с женщиной. Иногда ребята отплясывают брейк или рок-н‑ролл.
Что тянет их туда ежедневно? Что так отчаянно притягивает друг к другу? Явно не жажда большой сцены. Любителям слава не светит. Мечта о второй половинке? Страсть к танцам?
Однажды я простояла под окнами до сумерек. Казалось, музыка, лившаяся из окон, растворяет седую тьму, сдерживает и отодвигает ночь. Яркий луч звука. Медленный танец. Коэн пел: "We are ugly, but we have the music". Музыка их объединяла, разная, но одна на всех. На день, на миг. Пока на землю не падет ночь.
Вспомнились возвращения из литературных гостиных в московские офисы. Чувства эмигранта после короткого, как дыхание, пребывания на родине. Жесткая, острая, бесприютная тоска по родным и близким, которых оставила где-то там, в ночи, с гитарой в руках. Чувства инопланетянина, вынужденного выживать на Земле.
Музыка была их планетой, слова стали моей. Но Вселенная расширяется, мы удаляемся друг от друга, как планеты и звезды. Каждый год дни становятся чуть короче, солнце холоднее, люди бесчувственнее. Это невозможно зафиксировать или измерить. Но, поверь, это так.
Каждую ночь я курю на балконе и всматриваюсь в провал неба. Ясными ночами зигзаги звезд образуют непрерывную линию, ткут бисерное полотно, и я думаю о том, что разгадка — в совпадении точек на плоскости. В прожитых вместе — далеко и близко, порознь и рядом — мгновений. Встреча случается на перекрестке душ, сотканных из предчувствий и воспоминаний.
Пасмурными ночами небо в тумане. Я смотрю на окна домов и пытаюсь осознать всеобъемлющую любовь Алёши Карамазова. Глаза, где горит свет, и черные слепые глазницы. Легко любить человека достойного. Ты подлеца полюби! Легко любить тех, кто похож на тебя, ты других полюби. Сартровский Ад.
Я знаю, что порождает туманы. Вся недосказанность между людьми собирается в тяжелые дымящиеся облака — и накрывает целые города, топит землю во мгле.



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru