Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 28 (180), 2015 г.



Людмила КОЛОДЯЖНАЯ
А ОН — ВСЕЛЕННОЙ УЧЕНИК
К 130-летию со дня рождения Велимира Хлебникова
 


*   *   *

«Я вам расскажу, …Мои зачеловеческие сны…
Я, носящий весь земной шар
На мизинце правой руки…»
(Здесь и далее цитаты из произведений Велимира Хлебникова.)

Пускай еще подремлет лира,
ее я мирно отложу,
когда читаю Велимира,
брожу по строкам-виражу.

За буквой буква — в Слово мчится,
покуда образ не возник…
Ведь я всего лишь ученица,
а он — Вселенной Ученик.

Откуда он — мы не спросили,
пришел к нам как Вселенной сын,
как ангел, он прошел Россию —
с котомкой, с посохом, босым…

Он Книги создал строй — Единой,
той, у которой нет конца,
водя пером лишь голубиным,
где на обложке — знак Творца.

В словах узор Вселенной выткал,
ушел тропинкой-тишиной,
неся в душе земные свитки
и на мизинце — шар Земной…



*   *   *

«Слово — пяльцы, слово — лен, слово — ткань».

Слова — пути,
мы троп чужих скитальцы,
с которых не сойти,
не убежать,
пространства
лен, натянутый на пяльцы,
нам, странствуя,
ни разредить, ни сжать…

На петлях
Бог повесит колыбели,
чтоб к ветру
ближе жизни стал приют,
замедлен
к ночи сольный плеск капели,
к рассвету
чаще смена вех-минут…

Минут святых,
что в память вбиты-вброшены —
полету их
ты направленье дал,
чтоб улей
снежный ангелов тревожа,
они коснулись
слов, что Бог шептал…

Ведь, вспоминая,
ты еще пророчишь
тенями слов,
забыв живую речь,
чтоб поняла я —
речь теряя, хочешь
хоть очертанья берегов
сберечь…

Ведь слово‑лен
натянуто на пяльцы,
пусть выжат звук,
но слово‑ткань — не сжать…
В полон пелен —
воздушных троп скитальца —
тебя зову…
Тебе — не добежать…



Хлебникова Поле

«А я из вздохов дань сплетаю в Духов день…»

Ты помнишь? — Хлебникова Поле,
где нет начала и конца,
и где слова растут по воле,
их создающего Творца.

Над головой там — рой мерцает
звезд… Слова теряют тень,
и луч — из вздохов дань сплетает
и в Троицу, и в Духов день.

И песнь кузнечика ликует —
с тобой читаем мы о том,
как он беспечно крылышкует
по строчкам — золотописьмом.

Из поля приплывают вести,
переплетаясь с тишиной,
и у Творца мерцает перстень,
как на мизинце — шар земной…



Строка из стихотворений Велимира Хлебникова

«Помогайте звонари, я устал…»

Как рубец морозной розной ночи,
полумесяц венчиком из стали,
раскачаем Слова колокольчик,
звонари помогут, коль устанем.

Звук печалью разорвет улыбку,
укорит набатом, вещим, вечным,
язычок в нем — серебристой рыбкой,
голос не похож на человечий,

очертаньем чаши полузыбкой,
с колокольни-звонницы на площадь
упадет, и в трещине-улыбке
ветер — хриплый голос прополощет.

Звонари помогут, коль устанем,
нескончаем Слова колокольчик…
Полумесяц-ободок из стали
как венец морозной звездной ночи…



*   *   *

«А на обложке — надпись Творца…»

Голос твой шелковинкой-закладкой
в Книге Единой — о нас, в страницах,
там, где написано кратко и гладко
все, что о жизни нашей приснится.

Звездным вечером розно никнем
над чьим-то томом, мыслью непраздной,
читаем одну бесконечную Книгу,
думаем вечно, прочтя — о разном.

Перелетает страница-странница,
клад охраняет граница-закладочка,
к вечеру тень от страницы сгибается
черным крылом погубленной бабочки.
Наших имен письмена голубые
луч подчеркнет ненадежной дорожкой,
судьбы из книг выбираем любые —
надпись Творца, прочтя на обложке…



Азбука

«…все разнообразие слова исходит от основных звуков азбуки, заменяющих семена слова. Из этих исходных точек строится слово, и новый сеятель языков может просто наполнить ладонь 28 звуками азбуки…»

Из опасных глаз твоих, глаз сухих,
не напрасен взгляд, взгляд-огонь.
Три десятка букв твоей азбуки —
горсть, закинутая в ладонь.

Я из букв сплету веток-строчек жгут,
на две дали страницу деля.
Одна даль — твоя, там мой путь сожгут,
а вторая — ничья земля.

По ничьей земле каждый шаг твой скуп,
затихает, ахнув, молва.
В лунку, в шаг твой, след горсть закину букв,
чтобы славой росли слова.

Чтобы глаз сухих утихал огонь,
мой опасный друг, дальний гость…
Уходя с земли, разожму ладонь,
три десятка букв — твоя горсть.



*   *   *

«И не сумел прочесть письмо зари…»

Письмо зари прочесть я не успела,
оно осталось, как горящий очерк,
написанный в ночи летящим мелом,
когда неровен пишущего почерк.

Когда спешат строку, что с губ слетела,
заколдовать и заковать в границы,
чтобы лишить души, оставив тело,
уснувшее на белизне страницы.

Строку, что оживает ожерельем
горошин-букв — основой чьих-то четок —
хранящих свет лучей, тех, чье скрещенье
растет тенями будущих решеток…

Я не прочла небес твоих посланье,
угадывала лишь по многоточьям,
летящим в темноте, мечты, желанья,
что на земле сбываются воочью —

на белизне страницы… Время,
пред вечностью упавшее туманом,
остановилось… Мы идем за теми,
кто в глубь вошел, в купели Иордана —

здесь, где река вокруг туманной оси
свивается, где тянется олива
ветвями, где ступают по колосьям
строк, срезанных уже, по колким нивам…

Зари — прочесть я не успела письма,
но врезан в память очерк тот горящий —
нить горизонта, что строкой повисла,
удержанная вдруг мелк´ом летящим…



Лермонтов

«А небо облачные почести
Воздало мертвому певцу».

Речью прерывистых строчек скольжу,
сколь же речей над обрывом? —
я про Машук шепотком расскажу
верностью смерти красивой.

Молнии клонятся нивой огня,
честные почести неба,
мертвый певец донимает меня
гоном оленей, где б не был.

Средь облаков, облачась до сих пор
в горные строки растений,
мертвый певец смотрит ветром в упор
в строки молитвы оленьей.

Бога убитых, Тройного, летуч,
луч снимет первую мерку,
отяжелит тень одеждою туч,
крепом скрепив, не померкнет.

Я шепотком про Машук расскажу,
тень над пятном Пятигорска,
внемля, кремнистую нить вывожу
строчкой непрочной, как горстка.



*   *   *

«И вот ты снова данник журавлей…»

Обитаешь ты где-то вдали,
но к тебе летят журавли

над бумажным полем страницы,
задевая крылом границы.

Вьется тонкой строчки стезя,
но к тебе мне дойти нельзя,

потому что строка коротка —
но над ней растут облака,

над простором бумажных полей,
где рисую я журавлей.

Зарастают словами поля,
не услышать тебе журавля,

что поет в твоей тишине —
обо мне, обо мне, обо мне…

Лишь когда-нибудь эта страница
прилетит к тебе, как синица,

но — увидишь ты журавлей
над простором бумажных полей…



*   *   *

«Песенка — лесенка в сердце другое…»

В сердце плеснет ли — твоя мне песенка,
луч ли стрелою пронзит тугою,
словно дорожку в сердце другое,
строю из слов воздушную лесенку.

Песенка ищет тропинки витые,
как на путях воздушных изломы,
там, где в лучах пастушьей соломы
светят глаза простодушно-святые,

как на иконе, увиденной в детстве,
там, где свет угадан за мглою,
луч ли пронзит тугою стрелою,
или песня плеснет мне в сердце,

только знаю, что кроме дома,
кроме стен, к судьбе равнодушных,
есть тропинки далей воздушных,
словно лествиц святых изломы…



*   *   *

«Усталой мельницы глагол…»

День твой чужою улыбкой пронизан,
значит и мне — улыбнуться нынче,
чтобы капризной волной Моны Лизы,
день сошел с полотна да Винчи.

Ясный твой вечер прошит чужою
песней, уколами слов по шелку,
праздно твоей овладевши душою —
чтоб моему рассказу умолкнуть,

чтобы овалом звука чужого
был черный шелк твоей жизни вышит,
чтобы к словам моим с неба ночного
стражник слов, осторожный, вышел.

День мой твоею улыбкою взвинчен,
сумрак — кольцом, жгутом анаконды,
чтобы с холщовой ткани да Винчи
ночь ускользнула бы Джиокондой.

Ветер на круги чужие стелется,
в круги пройдя неразрывные наши,
все же — Глагола усталого мельница
крыльями наших ангелов машет…



*   *   *

«Азы из узы…»

Начиная с азов, тянем узы, как зов,
жизни нити — лучами в ночи убывают,
утром ранним тетради замкнем на засов,
все равно без молитвы стихов не бывает.

Отразившись, звезда не удвоит строки,
соль земли не добыть из источника пресного,
шеломянем напьемся из древней реки,
тишиною окончим старинную песню.

К Рождеству обрубаются хрупкие дни,
видишь, в звездных лучах тени стали короче,
Бог еще не родился, мы снова — одни
на пороге декабрьском единственной ночи,

в час, когда наступает означенный срок,
повивальные вьются над миром метели,
даже время мелеет, чтоб стал виден исток,
Вечность снова висит над землей в колыбели.

Отпираются двери, сброшен райский засов,
звездный луч застывает натянутой нитью,
где-то жизнь начинается с Божьих азов,
где-то чудом становятся дни и событья…



*   *   *

«Я белый ворон. Я одинок…»

Крылья окрашены цветом страницы —
страницы жизни огромной,
словно я превратилась в птицу —
в белую птицу-ворону…

И до меня слова твои нежные
порою не долетают,
я смотрю с высоты белоснежной
вниз — на черную стаю.

Птицы там за добычу жаркую,
друг друга забыв, воюют —
и не поют, лишь кричат и каркают…
А здесь, в небесах — пою я.

Рядом со мною ангел летает,
я говорю со звездами
и не хочу возвращаться в стаю —
хищную, грязную, грозную.

Я послушна лишь сетке ветхой
веток тонких, укромных,
словно стала я птицей редкой —
белой, как ангел, вороной…



*   *   *

«Ветер утих и утух вечер утех…»

Пусть качнется мой стих,
как сирень над тобой, не иначе…
Чтобы ветер утих,
краткой встречи срок обозначив.

Чтобы вечер утух,
звездным светом тени колыша,
под мелодию-стук
темных веток сирени по крыше.

Чтобы ты приходил,
летней шторы спадала завеса…
Чтобы ты уходил,
когда солнце восходит над лесом.

Пусть тетради листок
раскрывает крыло над тобою…
Нами пройден виток
ветхой лестницы, ставшей судьбою.



Спички судьбы

«Буду делать сурово
Спички судьбы…»

«Что любопытно тут для меня,
это логическое развитие темы спичек…»
В. Набоков

Сквозь времени медленный гам —
звук голоса одинокого
влечет к «другим берегам» —
Хлебникова… Набокова…

Несчетно — в истории вех,
но эта стала — заклятой,
обозначая век
тот, что зовем Двадцатым.

Время ушло — тишины,
влилось в тесное русло —
гениев без страны,
без родины — мальчиков русских.

Вспыхнула на ветру
спичка, пожаром сгорела…
Я ее подберу —
она никого не согрела.

Как оказались слаб’ы
грани жизни и мира…
Спички сгорели судьбы —
Владимира и Велимира…



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru