Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 45 (250), 2016 г.



Алёна КРЕМЕНОВА
В СКРЕЩЕНЬИ ДОРОГ

 



Алёна Кременова — поэт, студентка Литинститута (семинар поэзии С. С. Арутюнова), помимо стихов пишет критические статьи в различные литературные издания, включая «НГ-Экслибрис». Живет в Москве.



МОЛИТВА

Дай, Боже, на время забыть
Лубочные виды Москвы,
Под небом живущих бомжей,
До рези рябящую тень.

Дай, Боже, суметь обличить
Притворство чудовищных спин,
Нагнувшихся, словно жнецы
Над хлебом, в скрещеньи дорог.

Дай, Боже, не слышать пока
Сверчковый напев тормозов,
Гудящий, как связки, асфальт
И хруст размозженных хрящей.

А главное, Боже, прикрой
Листвой или чем повезет –
Мой прежний сладчайший соблазн —
Тенистое тело бульваров.



*  *  *

Я смотрю, не вижу, нахожу,
Но бросаю найденное вскоре.
Просто вспоминаю: все мирское
Мусульмане прячут в паранджу.
За войной война, за горем горе,
Тысячи, разорванные в споре.
(Издали не выглядит жестоко).
Мусульмане молятся к Востоку.
Христиане молятся к Востоку.
На земле воюющие боги.
Человек решает их дела.
Рабство есть служение без срока.
И пока возносится хвала,
Божий раб кусает удила.



*  *  *

Я в жаркий день слонялась от безделья.
Внезапно голос потеряв, едва
Губами шевелила, как трава,
И целовала жадно крест нательный.

И — то ли летний зной стучался в темя —
От жара закружилась голова.
Казалось, мне шептали: ты права.
И оттого глаза мои блестели.

Пусть этот блеск так лучезарно соткан
Без примесей, из драгоценной пыли,
Его прохладный вздох легонько тронул.

Кончался день, сгибаясь над высоткой.
Так человек, с годами обессилив,
Потворствует глубокому поклону.



*  *  *

Зачем жалеть, что никем не стала
В стране, где свастикой метят сало,
Где только свой почитают говор
И не хотят ничего другого,

Где город южный не помнит были
Моих приездов сухих и пыльных.
А я от шума степной ковыли
Боюсь глаза через веки вылить.



ПЛАЧ ПО ТАВРИДЕ

Смотри, как плечи,
Обнимающие письменный стол,
Вздрагивают на месте запятых.
Смотри через омытые глаза,
Смягченные росой ресницы,
Как исчезает рисунок
Текущего жира
По барабанной мембране стекла.
Шепоток незваного сквозняка.
Горе мне, горе!
Здесь небо замкнуто глухо,
Как плафон Большого театра.
Здесь не верят, что дома, на юге,
Не бывает замкнутым небо,
Что в брюхе степи,
Сгорающей от стыда,
Под кожей с пушистой порослью
Плавится золото скифов.
Не восстанут скифские жены,
Не слепят степного гомункула.
Потрескался череп земли, плачет земля —
Соленая почва
Непригодна для сева и жатвы.
Свое плодородство Таврида
Продать поспешила за место под солнцем.
И вот вижу:
Увозят к далекой границе,
Курганом наваленный,
С плавленым золотом скифов
Сырой чернозем.



*  *  *

Вечер. Бесстыдно раскрыты окна.
Накапало в комнату липкого меда.
Надулась комната сладкой тьмой.
Во тьме загустел взгляд мой.

Хрустят обои, саднит спина.
Вечер недолго побудет с нами.
Лимонной лампой, свечой апельсиновой —
Бороться будем своими силами.

Вечность раскинула страшно лапы,
В душу глядит и глядит, проклятая,
Глазом одним наблюдает в ночи —
И желчь на белой простынке горчит.



*  *  *

Мне позвонили, сказали: при смерти.
Еду! Скорее, скорее, вперед!
Блещут полы, рябит коридор,
Судно на холодном столе серебрится,
Тампоны, щипцы, хлороформ, медсестрички...
Бетонная тяжесть ленивых лодыжек
И долгий, и вязкий, как будто со сна,
Застрял меж надбровными дугами
Предательски точный вопрос...



*  *  *

Жестоко обрушилась ночь на меня,
Вперив плотоядно оконные склеры.
Нельзя было к западу день наклонять.
Я точно не выдержу этого крена.
Я здесь задыхаюсь в потьме нефтяной,
Где звезды, как рыбы, глазасты и немы.
И тянется медленно небо, как невод.
А я не поймаю звезды ни одной.



*  *  *

Разбитое зеркало. Воздух таблеткой сухого спирта.
Подшипник в мазуте, надетый на палец,
Колченогие цапли, землю вертящие лихо.
Игла, выхаркивающая ритм энд блюз,
свежий, как плевок в лицо, ветра порыв.
Я сегодня опять одна
за берлинской стеной у советского 50-х годов окна.
Просчитываю математический предел покрытого
                                   белой глазурью подоконника,
считая: раз покойник, два покойника.
Стыдливо скажут, поджимая по-утиному нижнюю губу:
какая ценная утрата...
И водка в граненом стакане, по два на брата —
нет, меня поминать не надо.
Безбожницу станут поминать язычники,
которым тысячелетнее христианство побоку.
Пластинка отшелестела, я замолчала,
прочту написанное сначала: разбитое зеркало...



*  *  *

тесная комната со взглядом бродского на руках у него кот
хруст парусов не слышен у флагмана тихий ход
ты читаешь поэзию как брошюру как больничный лист
в твои годы лежат на полу с рвотным подтеком
                                                           ты же сегодня чист
твоя вечность упирается в имена фотографические имена
это ужасно когда на меня хлопает глазами стена
поверь чертовски сложно поверь приходя к тебе
                                                           начисто все стирать
знакомясь заново сегодня я слушатель можешь
                                               меня вовсе никак не звать



*  *  *

выпусти зверя
он все исковеркал внутри
он волю дает когтистым своим письменам
выпусти зверя
тебя все равно не спасти
довольно молиться безликим келейным стенам
вынесен бог
сожжена деревянная дверь
жизнь моя сверстана в плохо проветренном сне
выпущен март
в типографию отдан апрель
только зачем этот снег



*  *  *

Есть люди с душными лицами,
С черствою кромкой губ.
Для них
Всякий смотрящий в воду
Либо рыбак, либо — глуп.
И тропы ладоней изношенных
Жизни не значат для них.
Им незачем,
Упоенно, как Чашу, и робко
Целовать виноградную грудь.
О таких,
Не тратя печали, забудь.
Их род сучковатый беспамятен,
А потому
Безначален их путь.



*  *  *

Когда движение самолета
похоже на график падения курса рубля,
Когда стрекочущими вечерами
Москва из окна опрокидывается на меня,
Даже убеждаясь в ненужности себя лично
и всего сброда, который выплюнула земля,
Я остаюсь с правом подать голос,
С правом поднять голову и не поднять.

И пускай сапожник принимается за стирку белья,
Пускай даже сапожник вернее издаст стихи,
Мой ответ лаконичен:
получите аллегорические «апчхи!»
А ведь верить в наше время опасно,
когда каждая препоганейшая свинья
Знает о своей монаршей породе, а я
даже рифмую по-свински наспех
И философски буравлю пальцем нос:
такова природа нашего бытия.
Даже старые кости поэтов пошли вразнос
от нахальной улыбки жизни,
Когда каждый, перековавший мечи на орала,
не боится признаться, где и поныне воз.



*  *  *

Почернел, обуглился вечер,
И краска сползла с лица.
Плотоядный стон человечий —
Ждет человек конца.

В густоте прижимистых комнат,
Под напором беленых стен
Человек еще много помнит —
Так умирать зачем?



*  *  *

Всадники притаились в своих седлах.
Перебирая клавиши ксилофона,
Дождь донимает звоном худую крышу.

Я не могу понять, почему веселым
Кажется дребезжание телефонное,
Пусть бы на том конце ничего не слышно.



*  *  *

Печаль завелась между сложенных глухо перин.
Кто пыльного воздуха ночью не знал остроту?
Мой чуткий конвой... Все вздыхает доносчик диван,
И хриплое время суставы сгибает свои.
Мне вновь несусветицей кажется угнанный день.
Мне тысячи лет. Я сегодня чертовски стара.



*  *  *

Хранили в пыльных чемоданах
Скупые слезы орденов,
Сравнявших счет бесславно сданных
И отвоеванных боев.

Хранили гордости крупицы,
И, как бы челюсть не тряслась,
Кивает, видя эти лица,
С почтеньем нынешняя власть.

Стихи иллюстрированы работой художника Т. ван Дусбурга.



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru