"Поэтоград" № 51 (308), 2017.

Александр Балтин — поэт, прозаик, эссеист. Родился в 1967 году в Москве. Впервые опубликовался как поэт в 1996 году в журнале "Литературное обозрение", как прозаик — в 2007 году в журнале "Florida" (США). Член Союза писателей Москвы, автор 84 книг (включая Собрание сочинений в 5 томах) и свыше 2000 публикаций в более чем 100 изданиях России, Украины, Беларуси, Казахстана, Молдовы, Италии, Польши, Болгарии, Словакии, Чехии, Германии, Израиля, Эстонии, Ирана, Канады, США. Дважды лауреат международного поэтического конкурса "Пушкинская лира" (США). Лауреат золотой медали творческого клуба "EvilArt". Отмечен наградою Санкт-Петербургского общества Мартина Лютера. Награжден юбилейной медалью портала "Парнас". Номинант премии "Паруса мечты" (Хорватия). Государственный стипендиат Союза писателей Москвы. Почетный сотрудник Финансовой Академии при Правительстве РФ. Стихи переведены на итальянский и польский языки. В 2013 году вышла книга "Вокруг Александра Балтина", посвященная творчеству писателя.

Поэту нужна тишина, ибо без самососредоточенности и углубления поэзия невозможна, ибо плеск и шум славы губителен — в той же, впрочем, мере, в какой губительно и отсутствие признания, ибо Кирилл Ковальджи, глубоко постигнув механизмы литературного творчества, предельно точно определил:

И последняя — сжато-мускульная, драгоценно-мудрая! — строка точно предсказывает возможную катастрофу поэту.
Поэзия рядится в разные одежды, и иногда пронзительная, обжигающая мудрость может быть представлена легкостью шуточных строк:

Недаром одной из рифм к слову "строк" будет "катастроф".

Граненое одностишие К. Ковальджи "Ужаснулся. Осознал. Привык" — тяжелее иного тома, ибо раскрывает потаенные механизмы психики, вынужденной, несмотря на осознание ужаса бытия, страховаться от него привычкой.
Тонкое лукавство, грустная улыбка, легкая грусть — смешиваются в подлинно метафизических стихах, ибо норов жизни известен, и с судьбою-дурой (вспомним В. Ходасевича) все равно ничего не сделать:

Хоть следы его в чаще потеряны,
Слух о нем до сих пор не умолк.
На отшибе под высохшим деревом
Жил однажды чувствительный волк.

Сердцем он обладал поразительным —
Разве можно считать за вину,
Что он отроду был композитором
И умел воспевать Луну.

История и философия густо напитали стихи Ковальджи, давая поэту несравненный опыт — может быть, даже превосходящий опыт жизни, достаточно насыщенной у поэта — с детских лет до многолетнего преподавания и мудрого редактирования…
Тема смерти — лакмусовая бумажка, которой проверяются и мастерство, и душа поэта:

Мускульное сжатие суммы состояний, данное великолепной формулой Кирилла Ковальджи "Ужаснулся. Осознал. Привык".
Многие — целые пласты людей — испытали на себе эту последовательность.
Ужас колючий и одновременно тяжелый — этого не может быть! Осознание тоже тяжелое: это есть.
И привычка, чей свинец страшно ложится в душу.
Одностишие, вобравшее в себя столько людских жизней, емкостью своей устрашает, потрясая.

Оригинальные стихи Александр Ревич стал публиковать поздно, уже будучи известным переводчиком и, что вполне естественно для поэта с его биографией, стихи эти были о войне, и стихи эти, лишенные традиционного пафоса, давали взгляд скорбный, стоический и точный.
Разнообразно обогащаясь от огромного поля переводов, сделанных мастерски, поэзия его менялась, увеличиваясь в объемах осмысления яви, давая силовые полюса неожиданных философских созвучий:

Вне праздников и фестивалей,
веселий и пиров земли
мы по дорогам кочевали,
мы под обстрелом полегли,
мы стали частыми буграми,
травою, дерном и зерном
под небом, во вселенском храме,
в столпотворенье мировом.

В тот предрассветный час,
когда знобило плечи,
пришел один из нас,
детеныш человечий,

из света или тьмы
холодным новогодьем
явился в мир, как мы
обычно в мир приходим

на счастье иль беду,
чтоб встретить утро снова
в двухтысячном году
от Рождества Христова.

Прозрение поэта велико: Христос был явлен человеком, и дальнейший его путь среди пшеницы человеческой был инаким благодаря колоссальной внутренней работе, какую он вершил над своим душевным составом. О, тут алхимия знания!
Есть свод итальянских стихов Ревича — сгусток словесной красоты и благородства, когда камни Италии, ее храмы и площади, проулки и парки точно перевоссоздаются стихотворно, получают иной вид, наполняются новой сутью.
Есть и свод поэм Ревича, некогда, в самые черные для поэзии годы, объединенных им в книгу "Поэмы", изданную в 1993 году; и велико разнообразие этих поэм, широка амплитуда реальности, высвеченной ими.
Трагические поэмы Обиньи, которые Ревич переводил 30 лет, вошли в плоть его сознанья, обогащая сущность оного, давая замечательные плоды — плоды, питаться коими сможет не одно поколение.
.

Материалы номера № 51 (308), 2017 г.