Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 34 (49), 2012 г.



Арсений АННЕНКОВ
Выступ над бездной

 

К счастью, я многого не знаю. Я и существую не в последнюю очередь потому, что многого не знаю. Причем того, что для меня принципиально важно. Узнав хоть мизерную часть этого, я, в лучшем случае, непоправимо изменюсь. Узнав еще чуть-чуть, я исчезну. Хорошо это будет или плохо? Я не знаю.
Это называется тайной. Тайна — не просто мрак. Это такое неизвестное, узнав которое, уже никогда не будешь тем, что был. Она — резец мироздания. Любая форма подразумевает лишнее, которое  должно быть ограничено. Когда не останется тайн, некому будет обрадоваться — исчезнет и форма, субъект.
Разговор о поэзии хорош тем, что он ведется о тайном. Он обогащает слушающего и говорящего как раз потому, что его цель как цель любого разговора — окончательные выводы, резюме — настолько же важна, насколько недостижима. Сколько бы определений поэзии вы ни давали, каких бы ярких, точных формул ни выводили, что-нибудь останется за скобками. «И это тоже», — подтвердят вам вслух, и каждый задумается о своем.
Поэзия — это, прежде всего, определение оптимальной дистанции между непознаваемым и познающим. Это когда субъект и смертоносная тайна, манящая, содержащая все ответы на все вопросы, глядят друг на друга с единственно возможного расстояния. Шаг назад — и нет никаких тайн: днем работа, вечером кино. Шаг вперед — и нет субъекта. Поэзия в этом смысле — просто площадка. Маленький выступ, на котором счастливые смертники говорят с бездной.
Даже на этом — наилучшем — расстоянии для субъекта все очень плохо. Поэзия — это граница, а предельно допустимое, максимально возможное — значит губительное. Познавая непостижимое, субъект безвозвратно, неотвратимо меняется, перестает быть. Да, в «броне небытия» появляется отверстие, но ведь и от него остается «простой кружок».
Мне кажется, эта особенность поэзии как инструмента познания мира и средства приближения смерти является главной, и к ней восходят все прочие.
Та, где поэзия — это зафиксированный в художественной форме процесс чувственного озарения, комплексного мышления — логического, интуитивного, религиозного — всего сразу.
Именно комплексного — ведь с тайной говорит человек, а это не только его мозг. Вот поэзия и требует всего человека. Тогда его судьба становится удачным или неудачным дополнением к его стихам, но не наоборот.
Именно чувственного — поэзия рождается от чувств и вызывает отклик. Глубина вызванных стихотворением чувств является главным индикатором поэтического, отличием поэтической речи от обычной, пусть и зарифмованной. Это роднит поэзию с волшебством: где нормальная речь называет, поэтическая — вызывает. (Конечно, мы говорим не о тех совершенно искренних чувствах, которые вызывает у редактора отдела поэзии очередная графоманская подборка.)
Именно в художественной форме. Стихи — вершина художественного слова, даже когда это стихи в прозе. Поэзия расширяет арсенал художественных приемов до такой степени, что привлекает и «антихудожественное», и даже нехудожественное.
Меня в свое время поразило стихотворение Геннадия Шпаликова: «Людей теряют только раз,/ И след, теряя, не находят,/ А человек гостит у вас,/ Прощается и в ночь уходит./ А если он уходит днем,/ Он все равно от вас уходит./ Давай сейчас его вернем,/ Пока он площадь переходит./ Немедленно его вернем,/ Поговорим и стол накроем,/ Весь дом вверх дном перевернем/ И праздник для него устроим». Поразило тем, что оно, будучи прекрасным, является пособием, как не надо писать стихи: ни одной метафоры, оригинального образа, вообще ничего, что обычно составляет ткань поэтической речи. Про рифмы я не говорю, за рифму «уходит — переходит» не похвалят и самого сверхначинающего. Но такого родного человека я вижу, о таком большом, близком для меня он говорит… А откуда вижу — а из «плохого» стихотворения. Проще говоря, в поэзии можно все, если это работает.
Именно процесс, а не результат. Чудо хорошего стихотворения в том, что читатель является как бы свидетелем рождения его основной идеи, она формируется у него на глазах. Не только читатель, но и сам автор не знает, что будет в последней строфе. Настоящий поэт не вкладывает мысли и чувства в собственные стихи — он их оттуда берет.
Итак, стихотворение само выводит и автора, и читателя к новым образам, смыслам. Они вместе чувствуют его рождение. Оно становится общим фактом их биографий. Они меняются. А значит — живут. Перестают быть.



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru