Мудрец и поэт: пять лет назад ушел Кирилл Ковальджи
 Ужас жизни пострашнее любых киношных монстров; мудрый и талантливый Кирилл Ковальджи это знал, как знал и то, что ирония (самоирония) – один из немногих способов примириться с окружающей действительностью:
А ужастики в кино
надоели мне давно –
ужас будет все равно!
У него много таких кратких зернышек – стихов, выпукло обрисовывающих разные ситуации и фиксирующих сущностные моменты.
Иногда – целую жизнь:
Ужаснулся. Осознал. Привык.
Тут история бытования разворачивается такими сгустками ассоциаций за тремя глаголами, что страшно делается – ведь каждый познал на себе усталость сердца и трагедии души.
Ковальджи разнообразно раскрывал свой поэтический космос: верлибр и регулярный стих, сонет и песенка соседствовали, не мешая друг другу, но органично дополняя целое.
А вот метафизический, басенный лад, выстраивающий частотный баланс чьей-то жизни на примере чувствительного волка:
Хоть следы его в чаще потеряны,
Слух о нем до сих пор не умолк.
На отшибе под высохшим деревом
Жил однажды чувствительный волк.
Сердцем он обладал поразительным –
Разве можно считать за вину,
Что он отроду был композитором
И умел воспевать Луну.
Аллегории, использованные поэтом, давались прозрачными линиями и светлой словесной акварелью:
– Как я жил? Я строил дом
на песке. Волна смывала...
Только в детстве горя мало,
если можно все сначала
и не важно, что потом.
Становится важно, что потом…
Тишина – или мерцающие зоны смысла, разбуженные стихами?
Становится важно.
В Поэзии – как во Вселенной смежной –
Заключена гармония светил
В пленительном слиянии двух сил –
Центростремительной и центробежной.
Тут уже гудит стволовой орган, предлагая возвышенные смыслы, тянущие к просторам звезд.
Соединяя многое – земное и небесное, алхимическое и смешное, детальное и чуть обозначенное, Кирилл Ковальджи творил свой космос, продолжающий постепенно обогащать золотым зерном души читающих.
Александр БАЛТИН
| 
