|
Материалы номера № 33 (134), 2014 г.
Алексей Юрьев
Завтрашний день
* * *
Негромко шелестит далекая змея
И искрится рубинами
и золотыми огоньками,
Ползет,
и нет конца
Движенью за декабрьскими снегами,
Где оседает молчаливо тьма
И провожает свет горящими глазами.
Она, похожая на черный снег,
Чуть отступила, не дыша и осторожно —
Машин струится бег,
Дорога непреложна —
Не день ушел,
уходит век,
Не торопясь, уверенно, тревожно...
Футурология
Старинной одежды гнилые куски,
Оружие ржаво — клинки, пистолеты,
И зонтик дырявый меж пальцев руки —
Так держат подчас амулеты.
Усыпана язвами тысячи бед,
Изъедена времени болью,
А все же глаза устремляет на свет
И с гневом и, часто, с любовью.
Там ветры летят на незримую цель,
Уносят воздушные башни,
И птицы стремятся на тот же предел,
Чтоб завтрашний день
перешел во вчерашний.
Дороги сбегаются в точку одну,
Уводят с собой человека,
История все же десницу свою
Поднимет вослед уходящему веку.
Прощанье? Подсказка? Упрек?
Иль просто безмолвье,
Где жив и надежды росток,
И горя былого присловье?
Что ждет уходящего в даль?
Неясно, сгущается дымка,
И, скрывшись в туманную шаль,
Какая-то ждет невидимка.
И, тайны былого забыв,
История смотрит и молит,
И некто, завесы открыв,
Увидел идущего в поле,
И ветер тотчас же затих,
И женщина видится внове.
Не держит она побрякушек пустых,
Не ими откроются тайны,
Но руку дает на пути
И шепчет, что многое знает заране...
* * *
Владимиру Гроту
Когда звук нежный скрипки
Концерт сплетает с рокотом басов
И для мелодьи гибкой
Бросает россыпи ладов,
Заветной музыки душа
И весела и, кажется, печальна —
И ты, поэзия, грустна,
Грустна, быть может, изначально.
Остановись, перо!
Не надо горечь множить.
Или веселья больше не дано?
Иль надо жить, не помнить
Мгновений, счастьем налитых,
Дарованных победой или наслажденьем —
Тех лет, беспечно молодых,
Недолгим ласковым прикосновеньем?
И снова музыка манит,
И слышу новое сомненье:
Здесь миром дивным прозвучит
Гармонии живой движенье,
Сейчас все ей одной полно —
"Остановись, мгновенье,
ты прекрасно!" —
И стихнет праздничное торжество,
Молчанье потечет бесстрастно,
И будет:
опустевший темный зал
И праздник, перешедший в будни,
И тот, кто здесь сегодня колдовал,
Неузнанным уйдет в безлюдье.
Вот так, печальна и темна,
Грустит смятенная душа,
Изведав бесконечность,
И знает: не дойти до встречи
С угаданным в заоблачной дали,
Не добежать до той двери открытой,
Где промелькнули чудо-корабли
Среди лазури, в золото зарытой.
Так почему поэзия грустна?
* * *
Их много — полевых дорог,
По свету разнесенных,
Пустынных, словно ратный лог,
К безлюдию приговоренный.
Под небом облаков младых
Иль туч, грозою разъяренных,
Былинный лик просторов разлитых,
Дорогой в Русь соединенных.
Что горе! Что печаль былая
Пред миром Солнца и ветров!
Спешит дорога полевая,
Не знает верст,
и чужда мостовая
Бегущей посреди хлебов.
Так и равнинная река,
Избрав себе предназначенье,
Течет на дальние века
И ждет людей иных рожденья.
И мы ступаем в пыль дорог,
Пересекаем зеркало речное
И слышим голоса тревог,
Но ждем лишь бесконечного покоя...
* * *
Как величаво полнится река,
Когда идешь с верховьев к устью!
Там ширь, там мощная вода,
Там горизонт, а не виденья захолустья.
И как покорен жребию поток
При восхождении по водам,
Его далекий манящий исток
Нам ближе с каждым переходом.
Все тише светлая вода,
Все зеленей прибрежий дали,
В лугах петляет скромная река,
И берега пониже стали.
Скромней и села, городки,
Церквушки с ржавой крышей,
И, наконец-то, мы с ручьем одни
В полях, где певчий ветер рыщет.
Поток осыпали кусты,
И ивы старые сребрят листами —
Владенья мирной тишины,
Что нашими на время стали.
Пусть дождь задумает кропить —
Восторжествует мир в зеленом храме,
И можно времена не торопить,
Как будто мы бессмертны сами.
Наш разговор с водой на берегу
И приобщенье светлому простору —
Негромкий час в родном краю
Принес нам долгожданную свободу.
Пока не прозвучал иной напев,
Что к повседневному отбросит,
Летит мелодьи голубой распев
И ничего у времени не просит.
* * *
Падает раненый шар,
Кровью исходит свеченье —
Ярый небесный пожар,
В тучах багровых боренье.
Битва на синих полях
С ночью, лежавшей в засаде,
Облачный дымчатый прах
В красно-кровавом окладе.
Падает шар огневой,
Тучи и смяты, и рваны —
Где-то в постели земной
Солнцу зализывать раны.
* * *
Ударил в черные крылья
Глухарь в заповедном лесу —
Глаза у бора открылись,
Взглянули на полдень-жару.
И Солнце вздохнуло украдкой,
И ветер чуть тронул струну,
И озера светлые складки
Плеснули на берег волну.
Но снова полдневное пламя
На плесах лазурной выси,
И сосны, от камня до камня,
Вонзились в бесшумные мхи.
И нового сна обещанье
В душистой и теплой ночи,
И гром, глухаря трепетанье
Уносятся в лес тишины...
* * *
Что скажешь, лист златой,
О времени ушедшем лета?
О днях, идущих к нам толпой,
Посланцах зимнего совета?
Покинув братьев дружную семью,
Доверясь ветра увлеченью,
Летишь, пока холодную траву
Не встретишь на другом краю паденья.
И твой сверкавший лик
Застынет на ковре зеленой тени,
Как будто и полета миг —
Для лета колокол забвенья.
* * *
Вечер в густеющей темноте,
Вино в черной бутылке,
Гравюра в черной манере,
Тени легли за кругом света,
Черная строчка стиха
Споткнулась на белом —
Черные собеседники
Собрались для молчания.
На берегу Онего
У лодки на воде тропа,
Она ведет к священной цели:
Осиновые купола
И ветра вечные свирели.
Там, за часовней, светлый луг,
А здесь покровы елей хмурых
И темный крест, небесный плуг,
Над бревнами в наростах бурых.
Здесь тень, а рядом вновь простор,
И крест распахивает небо,
Шумит мрачнеющий сыр-бор,
И Солнце клонится к ночлегу.
А остров ждет: придут часы
Свиданья с белой тишиною,
И лишь немногие огни
Слегка заблещут над водою...
Каштановый мед
Утешение слабое — каштановый мед:
Этна — горячая, но вокруг снег, туман, лед.
Подъема нет, вулкан — на засов!
Торгуют лавчонки,
Туристы глотают, как кофе, гидов слова.
Лавы кусок, память — в карман; трасса — она
Гору обвила, ведет вниз: там крупицы тепала,
Таормина — курорт и порт, гребенка —
Вычесывать туристов с дорог и морей,
Маня комфортом и кафельным блеском дна
Улиц узких, мокрых еще со вчерашнего дня.
Но горьковат мед с покрытых пеплом полей.
Время стекает с каждой каплей дождя —
Ему без ветра тоскливо и без теней;
На рейде белеют два корабля,
Один из них покидает порт —
Время, пора!
Уходи, уходя!
Горек сегодня каштановый мед.
* * *
Ночная тишина прозрачна,
Когда повсюду чистые снега —
И ночь уже ликует,
Едва пробудится Луна.
Молчит таинственное поле,
И было так всегда:
Здесь пробежало горе,
Да ночь не вспомнит никогда.
* * *
Танцующий мак —
в нем застыло мгновенье.
Изломы ветвей,
повороты стебля,
Кровав лепесток притянула земля —
Приметы: здесь было движенье.
День каждый приблизит судьбу,
А каждое утро — решенье,
Ведь новые капли цветка,
за гульбу,
Ложатся на корень растенья.
А дальше и ветер-злодей
Сорвет красоту оперенья,
И голой главою, уже без затей,
Качает старик,
продолжая цветенье...
* * *
Случилось ли что, или нет?
Предчувствие смутно, сомненье:
Ударит в глаза необузданный свет,
Пророк нам объявит решенье,
Иль чудо придет на мгновенье?
На серый туман потянулась волна,
Колеблется в миг дуновенья,
И снова везде тишина.
Душа прикоснулась — к чему?
Услышала голос? Кто знает?
Я верю:
поэт пробудился в раю
И бережно тронул струну —
Сюда донеслось,
но уже улетает...
| |