Материалы номера № 02 (154), 2015 г.

Поворот головы, эти тонкие нервные пальцы,
И летящая челка, и дерзкий, мальчишеский взгляд —
Травестюшка, фитюлька... Судьбу надевает на пяльцы
И смеется над ней, как смеялась лет двадцать назад.

Все еще хороша, и без промаха бьет из рогатки
На потеху жующей сладчайший поп-корн детворе,
И азартно играет с подкравшейся старостью в прятки,
И заранее знает, кто будет повержен в игре.

О, великий театр! С чем твои треволненья сравнимы!
На ступеньках галерки, в тени запыленных кулис —
Я глотал твои слезы, я Гамлета видел без грима,
Я взлетал в поднебесье и падал поверженный вниз.

Непокорных — ушли. Никуда не попрешь — перемены.
И не то, и не так, и не те не о том говорят...
Но выходит она... На поклон... И, как тень Мельпомены,
Молча руки роняет и... ржет коллективный де Сад.

Событий у нас маловато.
Зима вот случилась вчера...
Соседи достали лопаты
И выгнали снег со двора.

А мой — развеселенький, вкусный! —
Лежит себе, радует глаз.
Хрустит на зубах, как капуста.
Впервые, сегодня, сейчас!

Соседи, родные, Бог в помощь!
(Какой восхитительный слог!)
Я первый свой снег — несмышленыш —
Слизал с материнских сапог.

Уколы запомнил, микстуры —
И прочая там толкотня...
А сестры — (ну полные дуры!) —
Еще и "лечили" меня:

Изрезали тюль на халаты,
Нарыли в шкафу рыбий жир…
О, как же я жаждал расплаты! —
Поэтому, видимо, жив.

Событий у нас маловато.
Вздыхаю и тихо скорблю…
Соседи опять за лопаты…
И я их за это люблю!

Я тебя, мой Киев, узнаю
По неторопливым пешеходам,
По спешащим к морю талым водам,
И, как зачарованный, стою.

Тут и там без устали снуют
По протокам катерки-трудяги,
И, хлебнув с утра весенней браги,
Провода трамвайные поют.

Первые неброские цветы,
Первые зеленые листочки
Я, в который раз, вплетаю в строчки
Для тебя… И это знаешь ты!

Пусть не я, а кто-нибудь другой,
В радости, а, может быть, в печали,
До тебя возвысится строкой
И по праву к вечности причалит.

Изгиб, излом, и нет дороги…
          Нелепо, как в дурном кино!
И вспоминается о Боге —
          Ему всегда не все равно.

Ревет мотор на грани срыва.
Чуть-чуть назад… Вперед… Вираж…
Налево — лезвие обрыва.
Направо — зубы скалит кряж.

Потеет на спине рубашка,
Как в зной из погреба вино…
Водитель — на бровях фуражка —
Хохочет… Черт, ему смешно!

И на заоблачном пределе
Последних лошадиных сил,
Скрипя мостами, еле-еле
Вползает в небо старый ЗИЛ.

А вдалеке печальный демон
Несет домой пустой мешок.
Я — наверху! Я занят делом!
И мне сегодня хорошо!

И я живу… Ломаю спички…
Курю, как будто в первый раз,
И вредной радуюсь привычке,
И пелена спадает с глаз.

Здесь солнце на сосновых лапах
Качается, как в гамаке.
Здесь можжевельниковый запах
Живет в болтливом ручейке.

Здесь, как гигантские тюлени,
Слезятся утром ледники.
Здесь тучи тычутся в колени
И тают от тепла руки,

И, выгибая рысьи спины,
Да так, что пробирает дрожь,
Рыча, царапают вершины…
И дождь вокруг! И сам я — дождь!

Когда идешь по краю ледника,
По грани, по излому тьмы и света,
И видишь, как рождается река,
Решись на шаг — и сделайся поэтом.

И вдребезги! И вот она — бери!
Она живет в цветке рододендрона,
Она — артериальной крови ритм,
Она — вне человечьего закона.

Она растет из сердца валуна
Под первыми весенними лучами,
Она нежна, как полная луна,
Из-за нее моря не спят ночами.

Возьми — она прожжет твою ладонь
И обернется шумом водопада,
Она тебя ужалит — только тронь!
И ты умрешь! Но умирать не надо.

Ты сможешь! Ты сумеешь! Делай шаг!
Один короткий шаг… Какая мука!
И заново научишься дышать
И чувствовать губами привкус звука.

Здесь солнце с утра, а в обед — туман,
И голос живой реки.
Здесь ласковый ветер из теплых стран
Облизывает ледники.
Здесь сосны восходят к большим снегам,
А, может быть, к яркой звезде.
Здесь молятся люди своим богам,
И боги любят людей.
Здесь воздух октябрьский чуть горчит
И тянется, словно мед.
И слышно, как сердце земли стучит,
Покачивая небосвод.
Здесь ходят по склонам гурты облаков,
Пока не угаснет день,
И прячутся в скалах тайны веков
От взглядов плохих людей.
Когда исчерпаю палитру нот
И все истрачу слова,
Я растворюсь среди этих красот,
Как земля и трава.

Дождь походкой гуляки прошелся по облаку,
А потом снизошел до игры на трубе.
Он сейчас поцелует не город, а родинку
На капризно приподнятой Невской губе.

И зачем я лукавую женщину-осень
С разметавшейся гривой раскошных волос
Ради музыки этой безжалостно бросил?
Чтоб какой-то дурак подобрал и унес?

Я по лужам иду, как нелепая птица,
Завернувшись в видавшее виды пальто.
Этот сон наяву будет длиться и длиться —
Из поэзии в жизнь не вернется никто!

На озерах ноябрь вяжет цепкие белые сети
На пугливых подранков и поздно окрепших птенцов.
Донага раздевает ольху перекрученный ветер,
А она лишь дрожит, закрывая рукам лицо.

Я еще растрезвоню, о чем по секрету синицы
На ушко нашептали… Но все это будет потом.
А вертлявая осень такие плетет небылицы,
Что зарделась калина, и стала вода под мостом.

Надеваю пальто, не надеясь нисколько согреться, —
Темно-синяя грусть затопила с утра целый свет.
Перелетные птицы смогли на нее опереться…
Я за ними хотел… Оглянулся, а крыльев-то нет.

Эко я воспарил, что совсем не заметил пропажи,
Возомнил о себе все такое ценою в пятак,
Навязал узелков, да таких, что никто не развяжет.
А ведь мне говорили… Но я не поверил, дурак!

Осыпаются мысли.
Опадают слова.
Перелески раскисли.
Оплыла синева.

Осязаема нежность.
Невесом ветерок.
Очевидна небрежность
Непричесанных строк.

Без особого шика
Разноцветный наряд
Листопад-горемыка
Износил до заплат.

Ходит поздняя осень —
Гроздь рябины в косе —
И не рыжая вовсе,
А нагая совсем.