Материалы номера № 16 (168), 2015 г.

Когда прилетают снаряды,
То ангелы — улетают.
Эхо их хрупких песен
Дрожит, отражаясь в кострах.
Снаряды взрываются рядом,
И все мы идем по краю
Последней любви, где свету
На смену приходит страх.
Снаряды летят за гранью,
Где нет доброты и злобы,
Где стало начало финалом,
Где память взметает сквозняк.
Вновь позднее стало ранним,
И ангел взмолился, чтобы
Вернулась в наш дом надежда,
Но прежде чтоб сгинул мрак.

Все уже не может быть, как прежде.
Смолкли прошлой жизни голоса.
Взорванной, расстрелянной надежде
Выпала дорога в небеса.

«До» и «После» — страхи и тревоги,
Как у деда, позже — у отца…
Тень войны — у самого порога.
Тень беды — с начала — до конца.

Поезда сюда не идут.
Время пятится в шепот: «Прости…»
Это взорван былой маршрут,
Это ранена память в пути.

Только мины влетают в дом,
Где испуг — у друзей в голосах.
Просто город пошел на слом
Вместе с эхом в немых небесах.

И никак не замкнутся в круг
Обесточенные провода…
Поезда, позабыв испуг,
Подъезжают к вокзалу «Беда».

Вот замысел, неведомый уму, —
Врагами назначать в своем дому
Друзей, соседей, отправляя всех
Прямой наводкой, позабыв про грех,
Прямой наводкой в злые небеса,
Сквозь детские, бездонные глаза,
Не ведая, что другом бывший враг
Уже готовит твой небесный шаг.

И вновь, который век, кровит венец.
И стынет кровь под взрывами сердец.

И жизнь коротка,
       И не вечно искусство,
Под взрывом фугасным
       Летящее вдоль бытия.
Ушедшего времени
       Мысли и чувства,
Музейную гордость
        Калечит эпоха моя.
Разорваны в клочья
       Картины и люди.
Послание ада
        Несет в себе каждый снаряд.
Музеи не плачут
        Под залпы орудий.
А люди сквозь вечность
       Беспечную в бездну летят.

Уже и небо почернело, как река,
На дне которой илом — наши даты.
И в черном небе — дети и солдаты,
Тень самолета или птицы, облака, —

Века, где Слово, падая, возносит тьму,
И назначает черное быть белым.
Где кровью пишется судьба. Не мелом.
Где снова сумрачно и сердцу, и уму.

Добро и зло меняются местами.
Не разобрать, кто прав, кто виноват…
Из ненависти облако над нами,
Из облака — не дождь на ниву — ГРАД.
Откуда эти бешенство и злоба?
И гибельный, безжалостный сквозняк?
Толпятся, забивая крышку гроба,
Добро и зло, и бывший другом враг.

Чужая сытость пахнет кровью,
Чужая кровь — фугасной миной,
Свечой, горящей в изголовье
В финале странной и недлинной
Извечной драмы, где в начале
Взрывался только детский хохот…
Вся жизнь взорвалась и пропала
Как эхо выдоха и вдоха.

Вновь бесноватость назначает встречу.
И ненависть, оскалив черный рот,
Взрывает, убивает и калечит,
И, кажется, назад, а не вперед
Стремится время, как палач за плахой,
Как мракобес, лелеющий войну.
И прошлой смерти воскрешая страхи,
Жизнь, как собака, воет на луну.

Расстреливая села, города,
Взрывая школы, садики, больницы,
Как пьется-кушается вам, как спится,
Министры, генералы, господа?..
Не на бумагах, ведь, — на лбу печать,
Не ладаном, а смертью пахнут руки...
За кровь, нечеловеческие муки
Когда-нибудь придется отвечать.

Тень Шекспира, пролетев над Украиной,
Не заметила ни Гамлета, ни Лира,
Но увидела, что страсти роковые
Разрушительны, как сотни лет назад.

Правят те же персонажи — Зло и Жадность.
И жестокое Коварство над Любовью
Издевается, как прежде. И убийца
Торжествует. И никто не виноват.

«Миру — мир» заменили на «Смерть врагам»,
И врагов стало пруд-пруди…
Говорят — поклонялись не тем богам,
Потому и кипит в груди

Ярость, будто из моря вражды волна,
Человечий смывая лик.
Несвященная губит страну война,
Все слова заменив на крик.

Война не мировая,
Но мир уже военный,
Хоть падают снаряды
Пока что вдалеке.
Смертельная отрава
Пульсирует по венам,
И ненависти пепел —
В зажатом кулаке.

Еще полны кофейни,
И детвора хохочет,
Но где-то чьи-то руки
Нажали на курок.
Война не мировая
Мерцает между строчек,
Но эхо дальних взрывов
Не слышно между строк.

Когда закончится война
И станут красными все даты,
Засохнет кровь, и брат на брата,
Познав все ужасы сполна,

Не будет наводить прицел,
А наведет мосты по-братски…
Но в мире все не так, как в сказке,
И потому для тех, кто цел,

Пока еще, как мир, нужна
Надежда, что случится чудо.
Воскреснет счастье ниоткуда,
Когда закончится война…

Все закончится когда-нибудь,
Смолкнут позабытым эхом взрывы.
Жаль, что невозможно заглянуть
В будущее — как вы там? Все живы?

Жаль, что продолжается война,
Проявляясь масками на лицах.
И уже почти что не видна
Тень любви. А ненависть все длится.

Где-то на окраине тревог,
Где живут бегущие по кругу,
Вечность перепутала порог,
И в глаза взглянули мы друг другу.
Черствые сухарики мечты
Подарила, обернувшись ветром
В мареве тревожной маеты,
Где окраина так схожа с центром.

Облака плывут с востока,
И державен их поток.
Безразлична им морока —
Запад прав или Восток.
Им, наполненным дождями,
Важен только свой маршрут
Над полями, над вождями,
Что пришли и вновь уйдут.

Сбой в системе координат.
Видишь — нормою стало предательство.
И не климат в том виноват,
И не личные обстоятельства.
Просто пала горизонталь,
Заменив содержание формою,
Где, устав от закалки, сталь
Утвердила предательство нормою.

Нет времени объятья раскрывать,
И — уклоняться некогда от них.
И в спешке пропадает благодать,
Чужих не отличая от своих.
Нет времени сравнить добро и зло,
Не забывая в муках о добре…
От «было» до «проходит» и «прошло» —
Нет времени. Нет времени. Нет вре…

Мамонтов сгубила доброта,
Что была с их мощью соразмерна.
А мораль истории проста:
Видимо, лишь сволочи бессмертны.

Я им шлю негромкий свой привет
Прямо в дебри мусорного бака…
Мамонтов уже так долго нет,
Вымирать и вам пора, однако.

Как плахи нет без палача,
А без картины — отраженья,
Так целое — виднее в мелочах,
Словно подарок в день рожденья.

Подлец себя не видит подлецом,
Он деликатен для себя в избытке,
Себя жалея, хмурится лицом,
Смывая капли крови после пытки.

За все себя готов он оправдать,
Он — просто выполняет свое дело.
Но Каинова светится печать,
На мелочах, да и на жизни в целом.

Зима обживает пространство
        И делает призрачным время,
Прозрачность его сокращая
        И свет умножая на мрак.
И сквозь неизбежность прощаний
       Я вместе с пространством, со всеми
Скольжу, как снежинка по краю,
       От тайны всего лишь за шаг.

От тайны рожденья и смерти,
        В которой любовь без ответа,
В которой вопрос, как надежда,
        А память слоена, как снег.
Зима, как воскресшая жертва,
        Вернет свою призрачность лету,
Где эхом пространства забрезжит
        Рассвет, как любовь, не для всех.

Заводской трубы погасшая сигара —
Это время «некурящих» городов.
Вместо дыма или пара — тень «пиара».
И еще — майданный пар орущих ртов.

Справедливость ныне — в кошельке гордыни,
А забывчивость наивностью зовут.
В небеса восходят трубы в Украине,
Под безмолвный и бездымный свой салют.

Потаенный тает свет,
Отражаясь ближней далью.
Тени завтрашних побед
Гаснут в планке над медалью.
И который век подряд
Насмехается над властью
Жаркий, терпкий аромат
Ожидаемого счастья.

Не подсказываю никому,
Потому что и сам не знаю.
Не пойму ничего. Не пойму.
Начинается жизнь другая.
Может, время стихов ушло,
Время прозы суровой настало?
Жизнь, как птица с одним крылом,
Бьется в каменной клетке квартала…

Мне все еще как будто невдомек,
Мне кажется, что я не понимаю…
Стучит будильник,
                       но молчит звонок,
Звучит симфония,
                       не первая — седьмая.
Какой сумбур!
                       Какая благодать!
И первый день
                       похож на день последний.
О чем там говорить,
                                  о чем молчать,
Когда уже ломают дверь в передней.

В небесную высь
                   по наивности, видно, стремлюсь,
В пространство от счастья
                   до пятого времени года.
И пусть заблужусь, ошибусь, ушибусь.

                  Ну и пусть.
Но вдруг приоткроется
                    тайна вещей и природы.
Где вещая память пророчит, пугая меня,
Там чьи-то следы — к облакам,
                     на века, сквозь погосты.
Там пятое время не года, а жизни, маня,
Зовет и меня в эту высь,
                      где не падают звезды.

Из-под снега выглянет асфальт —
Как лицо из-под белил.
Главного еще я не сказал.
Хоть и много, вроде, говорил.
Все старо, как прошлогодний снег.
Да и нынешний уже не нов.
Хоть и близким кажется успех —
Дотянуться не хватает слов.
Поищу их в письмах фронтовых.
Там про снег и про войну.
В лица дядей вечно молодых
Сквозь их строки загляну.
Снег в тех письмах — вечно молодой,
Лучшие слова — одни на всех.
Время между мною и войной —
Утрамбовано, как снег.

Уходит время бескорыстных песен,
Все реже слышно: «Друг, товарищ, брат»…
Все чаще: неудачлив, значит — честен,
Зато нечестен — выгодно богат.
Ты чувствуешь, дружище, как уходит
Наивная застенчивость, и с ней —
Нелепое, как дым без парохода,
Теряет голос эхо наших дней.

Понимаешь, какие дела —
Пахнут кровью чужие пророчества.
Хочет светлой прикинуться мгла,
А вот свету быть мглою не хочется.
Понимаешь, забытые сны,
Возвращаясь, не ведают промаха.
Мгла становится тенью войны,
И витает над ней запах пороха.

Не хочется спешить, куда-то торопиться,
А просто — жить и жить, и чтоб родные лица
Не ведали тоски, завистливой печали,
Чтоб не в конце строки рука была —
                                                                В начале…