Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 19 (171), 2015 г.



Исповедальная песнь Вероники Тушновой
И чужую тоску я баюкала каждую ночь…
К 100-летнему юбилею поэтессы В. М. Тушновой

Я не призываю к лихой резвости над могилами друзей,
но я против облака печали, закрывающего нам путь.
Н. Тихонов.

Они стоят такие юные, такие вечные стоят.
В. Тушнова

"Меня часто спрашивают: “А когда вы начали писать стихи?” И мне всегда бывает трудно ответить на этот вопрос. Что понимать под словом “писать стихи”? Складывать фразы в правильно чередующиеся, зарифмованные строки и строфы? Если так, то я начала писать в самом раннем детстве, лет в шесть-семь…". В. Тушнова, "О поэзии"

Я молчу… я от счастья плачу…
Ничего не хочу иначе!

Взявшись за юбилейный текст о Веронике Михайловне Тушновой, пришлось позвонить в редакцию издания, мол, скажите, как же быть, ежели, согласно метрикам, ее 100‑летие уже праздновалось в 2011‑м году (к тому же относительно скромно, замечу в скобках). Есть подтверждение празднования в СМИ, на ТВ.
Нимало сумняшеся, главред довольно оптимистично ответил: "А давай-ка, брат Фунт, отметим юбилей еще раз! Думаю, вряд ли кто нас в том упрекнет, а?" — "И правда, — подумалось, — чем черт не шутит". Тем более что существует определенная загадка со днем рождения В. Тушновой, ставшая уже не столько вопросом конкретики и дат, а некой сакральной символикой чисел, выгравированных, по ее же прижизненной просьбе, на могильном надгробье: "1915–1965‑й". Наверное, это было не зря. И узнать тому причину, разумеется, никому уже не суждено. Посему получается: 2015 год — вполне даже юбилейный, 100‑летний, поэтически-знаковый. Литературный. Исповедальный год Вероники Тушновой.
Возможно, кто-то из литпрофи осклабится, но со своей мужской колокольни, причем филологически-несовершенной, любительской, мне хочется сопоставить несравненную музу Вероники Тушновой — необычайно мелодичным слогом и песенностью — с творчеством молодой современной поэтессы Ах Астаховой, кумиром женских, девчачьих сердец.
Вот смотрите:

Любовь, не знающая увяданья,
любовь, с которою несовместима ложь…
Верь, слышишь, верь в ее существованье,
я обещаю, — ты ее найдешь.

В. Тушнова

*

…верь в меня так, как не верю Я —
(все от нехватки покоя в сердце).
верь до тех пор, пока есть Земля,
которой от веры не отвертеться.

Ах Астахова

Или, например, трагическое прощание героини Тушновой ("Я стою у открытой двери…"):

Я стою у открытой двери,
Я прощаюсь, я ухожу.
Ни во что уже не поверю, —
все равно
напиши,
прошу!

…Не на будущее,
так за прошлое,
за упокой души,
напиши обо мне хорошее.
Я уже умерла. Напиши!

*

Расстается герой Астаховой ("Письмо"):

я должен тебе обо всем написать…
прости, что вот так — не решился иначе!
конечно, честнее об этом сказать,
но я не люблю, как ты плачешь.

…прощай!
не печалься!
другого найди!
пришло, видно, время нас переиначить…
не злись на меня, но я должен уйти.
(прости, что письмом — не решился иначе.)

А теперь давайте сравним строфы, с которых и той, и другой поэтессе пришли… ну, ежели не всесоюзно-всероссийская известность, то творческое признание точно. Одной в 1946‑м, второй в 2012‑м:

В. Тушнова:

Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.

А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга…

*

Ах Астахова:

тебя хоть там любят? скажи мне не мучай.
тебя хоть там любят? запомни, послушай —
на всякий пожарный, на экстренный случай,
чтоб не было трудно: я вытрясла душу.

…чтоб больше не выглядеть слабой и скучной.
но помни: родных не бросают. не губят.
ну что же молчишь ты? скажи мне, не мучай —
тебя хоть там любят? тебя хоть там любят?..

Эти параллели, конечно, говорят не о технических схожестях, а лишь о вселенском влиянии глубоких чувств на вдохновение, о преемственности и поэтических традициях и, главное, о музыкальности. А песни, созданные на стихи В. Тушновой, безо всякого сомнения останутся в памяти на десятилетия. Мало того, неизменно будут исполняться и слушаться поколениями почитателей и просто людей, даже не подозревающих о том, что, скажем, достопамятное и популярное в прошлом видео Пугачевой (муз. М. Минкова) — "А знаешь, все еще будет" — сделано на слова нашего дорогого юбиляра.
Там есть строки:

Счастье — что онo? Та же птица:
упустишь — и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
тоже ведь не годиться,
трудно с ним, понимаешь?

Им почти в унисон подыгрывает Астахова, великолепно перенимая у Тушновой эстафету преемственности исканий заветного счастья и любви:

…И не бойся искать — такие свое найдут!
И не бойся терять на это ни лет, ни сил!
Если любят тебя — обязательно подождут,
Если счастье придет — то ты его заслужил!!!

Одну пору сама Вероника Михайловна, бывало, повторяла, точнее, незаметно для себя интонационно вторила то Якову Полонскому ("искры гаснут на лету" — в тушновской "Разлуке") из стихотворения "Мой костер в тумане светит"; то незримо подстраивалась-подпадала под аккомпанемент мощного энергетического влияния бывшего "серапионовца", трехкратного лауреата Сталинской премии Николая Тихонова с его революционной непримиримостью: "…гвозди бы делать из этих людей!" В итоге нащупав‑таки свой мотив, свое искреннее течение превосходной мелодии-"реченьки" — чистой точной звонкостью напева несравнимой и не сопоставимой ни с кем. И ни с чем.
Помните?

Это зря говорится,
что надо счастливой родиться.
Нужно только, чтоб сердце
не стыдилось над счастьем трудиться,
чтобы не было сердце
лениво, спесиво, чтоб за малую малость
оно говорило "спасибо".

(Музыка блистательного армянского композитора, джазмена, симфониста К. Орбеляна, скончавшегося год назад, в 2014‑м.)

Вообще мотив счастья у Вероники Тушновой — непреложная основа для понимания, вдумчивого прочтения ее поэзии, принимающей множество элегантных дамских поз и значений, смысловых оттенков: "Этой удивительной женщине было известно, что такое счастье, и она стремилась поделиться своим открытием с другими. Это счастье любящей и любимой женщины, счастье матери, счастье творчества, наконец, счастье просто жить, принимая жизнь как бесценный дар" (Ю. Венгер).

*

…Великая Отечественная застала Веронику Михайловну работающей врачом в казанском нейрохирургическом госпитале, с больной мамой и маленькой дочерью на руках. (Отец, М. П. Тушнов, умер в 1935‑м.) Несмотря на тяжелейшие условия быта, она умудряется тайком, украдкой кропать в стол — в минуты отдыха, при свете затененных ламп. Коллеги ласково прозвали ее за это "доктор с тетрадкой":
"…Я работала в госпитале с утра до ночи и очень редко бралась за карандаш. Но сколько я передумала и перечувствовала за это время! И что самое удивительное, у меня появилось новое, никогда еще не испытанное мною чувство: мне вдруг захотелось, чтобы стихи мои узнали, прочли, мне хотелось своими стихами вмешаться в жизнь, что-то изменить в ней. Я понимала, как это трудно и ответственно, и все-таки эта мысль меня не покидала".

Казань, Москва…
Первый поэтический сборник, встреченный довольно доброжелательно: "Первая книга", 1945. Второй. Правда, почти через 10 лет: "Пути-дороги", 1954. Кстати, "обидевший" некоторых критиков чрезмерно "салонной" ахматовской лирикой. Что выглядело, естественно, крайне поверхностно и ошибочно в свете невероятной ахматовской зашифрованности-интертекстуальности — и, наизворот, "дурманящей" открытости Тушновой.
Стихотворение "Не отрекаются любя" из "Путей-дорог" написано давно, в 1944 году, — но проснулась знаменитой она, как говорится, с выходом второго сборника. И, не исключено, после определенно свежего — с налетом неувядающей военной памяти — прочтения строф "Не отрекаются…". Да и дыхание оттепели было уже на пороге. Люди, уставшие от пламенных возгласов о грядущем, поворачивались к затаенному, лирическому, к душе и чувствам. К небу "с грудами облаков" — "раскаленному, цвета платины"…
Таким образом, не совсем приемлемое при развитом социализме понятие тихоновских "облаков печали" — "салонность", "камерность" — как бы нехотя переходя из одних филологических рук в другие, в итоге закрепилось за Вероникой Михайловной. Впрочем, закрепилось, так сказать, с обратным, противоположным, со вполне уже положительным ролевым наполнением, — обозначающим яркие живые образы мягкой женственности: верность, томление, страдание, бесконечное ожидание, любовь наконец.

…любовь на свете есть!
Единственная — в счастье и в печали,
В болезни и здоровии — одна,
Такая же в конце, как и в начале,
Которой даже старость не страшна.

("Память сердца", 1958)

Строки ее хрупких изысканно-ранимых откровений — чрезвычайно интимные и автобиографичные — зеркально отражали тысячи и тысячи "жестоких вьюг" советских женщин, жен, матерей. Их блаженно-сладкие и горькие минуты, с тревожным "ощущением неумолимого бега времени и с упрямой, пусть и не раз обманывавшей, верой в счастье" (А. Турков). Счастье, перечеркнутое войной, "вокзальной" разлукой, "бездомными" любовными треугольниками (куда ж без них?) и непокорными бытовыми бурями, с которыми ну "никак не справиться": "…стоит меж нами не море большое — горькое горе, сердце чужое".

…А гуси летят в темноте ледяной,
тревожно и хрипло трубя…
Какое несчастье
случилось со мной —
я жизнь прожила
без тебя.

Третья, четвертая книга (всего их будет восемь)…
"Милый срок" хрущевской оттепели подоспел ко времени. Вернее, такие персоналии, — для коих окопные воспоминания "мужества сирени" и непоколебимая ценность мирного "чистого, лучистого снега" являются основой основ, — подобно поэтам Тушновой, Инбер, Звягинцевой; плеяде прозаиков‑"соцреалистов" (Панова, Гранин, Адамович) и "деревенщиков" (не преминем поклониться недавно ушедшему в мир иной В. Распутину) раскрыли, дали творческий, нервический ток исповедальному поколению "раскрепощенных" шестидесятников: Мартынову, Астафьеву, Хуциеву и др. Раскрыли своею не-личной обобщенностью образов, какой-то космической всеохватностью, показывающей на примере частного, единичного случая всеобъемлющую борьбу центробежных и центростремительных сил всего общества, страны, планеты — не менее. Где страсть, страдание к одному и по одному-единственному мужчине сливаются с общечеловеческими отзвуками и заботами о земле, звуках и "душе дома", матери, семье. О народе и его судьбе: взрослых и детях.

На свете бывают
малые дети,
взрослые дети, старые дети,
на розовых, пухлых
ничуть не похожие,
с мозолями,
с темной дубленою
кожею…

*

Вот говорят: Россия…
Реченьки да березки…
А я твои руки вижу,
узловатые руки,
жесткие.

Поэзия Тушновой…
Поэзия чувств, рождающая новую, не авторскую, а собственно новую, отвлеченную читательскую мысль "за пределами стихотворения". И это новое, причем неназойливое размышление, "вмешавшееся" в чью-то чужую жизнь, вдруг оборачивается молитвенной притолокой-мезузой (крепится над входом в дом), сопричастием тезису-суждению самого произведения. Где автор, щедро поделившийся с миром "правом и радостью открытия", приглашает нас в далекий светлый путь — и мы идем туда — нехоженой тропой настоящего большого "идейного" искусства.
Поскольку нет большего смысла и идеи, чем благопочитание именно простых вещей — родного незатейливого пейзажа с "дубом у лукоморья", рек, полей, дремучих лесов со "сплетницей сойкой", окружающих нас людей, коллег, "пира у друзей". И нету ничего возвышенней и прекрасней "треугольного" солдатского отклика с фронта, в котором, с ужасной орфографией, криво нацарапано в том числе и это: "Хорошо, что вы написали о наших детях!":

"Значит, что же получилось? Я писала стихи о своей девочке, о своей Наташе, а они — бойцы, приславшие мне свои письма, считают, что я писала про их детей! Это была такая удача, о которой я не могла и мечтать". Из статьи "О поэзии". Статья опубликована посмертно.

…Твой голос заглушить не суждено —
Твой голос — тихий, как серцебиенье.
В нем чувствуется школа поколенья,
Науку скромности прошедших на войне —
Тех, что свою "карьеру" начинали
В сырой землянке — не в концертном зале
И не в огне реклам — в другом огне.

Посвящение Ю. Друниной — В. Тушновой

…Все такое синее,
на столе — цветы.
Думала о сыне я,
а родилась — ты.

Ты прости непрошеный,
ежик сонный мой,
я тебя, хорошую,
отвезу домой.

Для тебя на коврике
вышита коза,
у тебя, наверное,
синие глаза…


Ну… а если серые —
маме все равно.
Утро твое первое
смотрится в окно.

В. Тушнова. "О дочери"

Игорь ФУНТ



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru