Материалы номера № 47 (199), 2015 г.

Каштаны скинули штаны –
страсть безрассудней
инстинкта сохранения страны –
внизу асфальт. Примета будней –
растоптанные сны.

Костер пылал, играя тенью скал,
застенчиво предположивших свод.
Отдав тепло, я срисовал оскал
грядущих отмороженных свобод.

А я теленком был в Пергаме.
Да, молодым, заносчивым, бодастым.
Теперь служу хозяевам во храме:
то выдаю, что бог подаст им.

Но тот продукт, что признан за дары,
он так ли уж глубок?
Насмешка, может быть,  – лубок.
Кто лыка драл, тот не жалел коры.
Тут только ткни,  – покатится клубок…

Вышагиваю мысль осенне. Припекло.
Так солнце ласково и щедро,
отдав тепло, зарылось в цедру.
Что мой метраж к подошвам увлекло, –
последнее, что Алекс – центру…

            Надо же…
            Надо же…
Хлопья звезд заметелили:
темной юности далекой август…
            Надо же,
            надо же –
запахов лава! Густ
неопалимый куст
воспоминаний.
На, дыши!
                   Дыши!..
Ночь смирила в своем теле
взрыв оплаканной глуши.

Те самые… ага… они бегут бегом;
И в массе ни весны, ни лета, – слиты.
И в книге той подсчитаны и квиты.
Но памятью неся заветный холм,
Ползем сквозь каменные плиты
Зеленым мхом.

Нагадала мне осень-цыганка,
И деньгу не взяла,
Что как только затухнет цигарка,
И не станет села.

Вот идет, сигареты стреляя
У ветлы, у ольхи, гармонист.
Может быть, судьбу проклиная
Под березовых шелест монист.

Ведь ни шепота рядом, ни крика,
Ни чумы, ни потопа, ни гриппа…
Со звездою не спорит цигарка
В тишине у крыльца.

В одиночестве осень-цыганка
Смех сметает с лица на изнанку.
С позабытого кем-то лица.

Кораблик из ракушек – сувенир –
на книжной полке огибает мир,
на переплеты тень бросая зло;
докучливых быличек истребитель,
ему ли здесь соромиться в пыли,
о днях хрустящих памятью вспылив:
когда их дом просоленных узлов
зарылся ила в скучную обитель.

«О, как мы были в славе крещены,
тех прилипал достойные щены,
врастая в необузданный металл,
стихию света усмиряя смело!
Героев, что забортников, не счесть!
Не сломит нас песка и солнца лесть!..
Не ветер ныне в парусах летал,
но шепот тех, кто помнит свое дело...»

Медом заливается пергá –
Пыльца цветов божественных и щедрых;
И не страшна законная пурга
Ни ныне, ни в веках пещерных.

И в нашем роде были встарь
Божественные мастера;
Свою «пыльцу» на общий наш алтарь
Они несли… et cetera.
Но время сказку обращает в быль.
И мрамор вопиет и кровоточит:
Неужто мир дошел уже до точки,
Когда «пыльца» размалывается в пыль.

Взыграло море
                       чувств без меры.
Приказ атлантам –
                       в пене драться,
Вселенной темную устроив.
Чертеж – число,
                      одно – пенетрация.
Из пены выплыла Венера.
Их стало трое.

Конфликт не требует подсветки.
Купец товар свой распакует.
Трагикомедия ли, фарс,
но вот отверженный тоскует,
срываясь песней спелой с ветки.
Затем и Марс.

Скрипят рассохшие подмостки.
Актеры спрятались под маски.
Гремят железные подметки.
Слова-объятия так жестки,
что врассыпную искры-глазки,
преображая небо в маки.

И успокаивается лужа.
Смеется Страх, посапывает Ужас.
И вновь внутри беспроигрышная стужа.
Да! требуется факел!
Но, может быть, – факир?
О, это многобожие – эфир!
Эфир – эмир – пир – пир – пир…

Напившись солнца, задремали гроздья.
Им снятся руки – никакой угрозы, –
те руки – нежные – милуют…

Сухие листья милостыню просят,
уже отпрянув в жизнь иную,
которую и я, забывшись, не миную:
чернила высохли – все просто, –
и поле к продолженью не линуют.

Скамейка – отдых, мир – прекрасен.

Тот, голосующий на трассе…

на розовых далеких берегах
еще торчит мой обветшалый флаг
и слышен удаляющийся шаг
и бормотание впотьмах
тех самых что на небесах
            мой ангел хлопнул по плечу
            живи скорей я спать хочу

покой и воля грезились призами
жар нетерпения – проклятья холод
когда мой ангел на мгновенье замер
и космос отодвинулся неслышно
пока цвели мы под корявой вишней
в тумане красными глазами
маячил город
на розовых далеких берегах
по озеру я шлепал на руках
и облака ступнями что мячи
лови урал ловите томичи
и мысль и чувства – чистые ключи
когда откуда выплыл этот зверь
не верь шепнул не верь

смущение – смещение на градус
на взгляд на точку на линию на локоть
и вот уже ты одинокий парус
и вместо слов из горла птичий клекот
и море плещется лаская лабиринт
здесь каждый парвус
всякий флинт
к столбу толкаясь процарапать строчку
здесь был и я тот самый гвоздь
кулак вспотевший лапает заточку
и екает очко от случки с этой ночкой
где улиц шелестящих подрагивает хвост
и взрывом оглушает раскрывшаяся почка
и в бога душу вплавлено авось

на разовом далеком берегу
стреноженную память стерегу
ночные параллели – всхлип и храп
в полынных запахах дрожащий храм
волну вздымающий невинный срам
вдали коленопреклоненный раб
цветущих окаменелых баб
            мой ангел тыркнулся к плечу
            живи дружней домой хочу