Материалы номера № 07 (212), 2016 г.

Не удается мне попытка сбросить
воспоминаний прах – как пыль, смахнуть с руки...
Страницы даль от пустоты устала, просит –
все – жизни линии продлить сквозь дневники.

Чтоб тайна жизни, словно соль, крупица
сверкнула где-нибудь, в далеких днях,
чтоб кто-нибудь прочел мои страницы,
заметки оставляя на полях.

Я помню – юный Александр когда-то
страницы Батюшкова так читал,
читал стихи и под стихами – даты,
и на полях удачи отмечал.

Чужой дневник – неровный вольный почерк,
иная жизнь, как тайный водоем...
порой, чужие разбирая строчки,
в ответ свои невольно создаем.

Я не стираю пыль воспоминаний,
я тайну жизни уложу в строку...
Прочти мои страницы со вниманьем,
я для тебя их только берегу...

У Вас в доме – вечный ремонт,
у меня – непогода тоже...
К Вам иду, раскрывая зонт,
потому что – московский дождик.

У Вас – новый скрип половиц,
словно пенье, слуху отраден.
У меня – новый плеск страниц,
в той, подаренной Вами, тетради.

Но не надо ремонт завершать –
я привыкла к пустыне этой –
чтобы новое что-то читать,
побродивши по белу свету.

К потолку поднимая взор,
видеть новую люстру и тени,
изучая новый узор –
вспоминая старые стены.

У Вас в доме вечный ремонт...
Шторы нет, и Луны светит блюдце...
Я уйду, забывая зонт,
чтоб когда-нибудь к Вам вернуться...

Когда-то дни бывали таковы –
они летели, как летят моменты,
отрезки времени, как вечности фрагменты,
судеб счастливых или роковых.

И может быть, с младенческих пелен,
с небесной колыбели, с детства,
дремало рядом вечности соседство
и обещало будущий свой плен.
Но в жизни был Единственный тот день,
тот день счастливый, но прожитый просто,
что в сердце стал осколком вечным, острым,
словно рубец, иль эхо, или тень.

Когда-то таковы бывали дни –
срезало время каблуки, подошвы...
но оглянись когда-нибудь на прошлое –
на дальние небесные огни...

На станице белой пишу,
но строка вырастает несмело,
словно я неровно дышу,
словно стих вывожу я Белый.

Пробираюсь сквозь каменный риф,
сквозь переходы узкие,
но не может лететь без рифм
каждый стих, особенно – русский.

Ну, там – греческий, или латынь,
слоги краткие, слоги долгие...
Мне строка говорит – остынь,
ну, еще помедли в дороге.

Но ведет меня в даль рука,
несмотря на усилья – невольно...
Точной рифме верна на века –
и взлетает стих птицей вольной.

Пусть лист тетрадный опадет,
но ласточка весной вернется,
совьет гнездо и вновь взовьется –
весною к Небу свят полет,

как взлет ресниц, иль взмах руки,
иль отзвук колокола медный...
Строка бегущая, помедли –
слетают с яблонь лепестки

в раю... Круглится плод
и тихо падает на землю,
и слух паденья звуку внемлет,
поскольку свят любой полет.

К строке летит полночный взгляд,
строка становится волною,
душа, укрыта тишиною,
летит, полет небесный свят...

Пусть пролетает над тобой
душа с полночной тишиною...
Вернется ласточка весною,
поскольку свят полет любой.

На ниточке строки словами узел связан,
движение руки на память нам дано,
я многоточием закончу фразу,
ту, о любви, что сказана давно.

Дождя дробинка, пленница полета,
с небес она летит ко мне сквозь мглу,
быть может, о тебе она расскажет что-то,
когда лампада зажжена в углу.

Я жду, когда слетит – твое к тетради слово,
в мерцающей строке его я напишу,
отточен карандаш, и грифелек не сломан,
вновь многоточием я фразу завершу...

Уже ручьи бегут по мартовскому снегу,
и первая весна в моей ночи горит,
бежит тропы стезя за горизонт, к ночлегу,
где голос твой в тиши, как прежде, говорит.

И облако плывет, к утру растаяв, зонтик,
на ниточке строки развязан узелок,
еще горит в окне медовый лунный ломтик,
и ранний свет растет в пробелах между строк...
И шЕлком кажется папирус

Луна сквозь облака пробилась,
луч ночью по станице бродит,
и шелком кажется папирус,
перо – сплетенья слов выводит.

Я удержать слова бессильна,
и слово из страницы рвется,
и как стрела, летит без крылий,
пусть упадет, куда придется.

После ночных небесных странствий,
быть может, на твоем листочке
оно взойдет, пронзив пространство,
и остановится пред точкой –

ее поставил ты когда-то,
давно, в моей тетради новой,
разлуки обозначив дату
прощальным и коротким словом.

Пусть слово рвется со страницы,
и пусть страница опустела...
В пространстве слову нет границы
и нет во времени предела.

Утром тебя коснется
голос птицы несмелый,
пусть над окном качнется
кисть черемухи белой.

На человечий – с птичьего –
ветер песнь переводит,
Голос с небес тебя кличет,
комнату кромкой обводит.

К озерной склонится глади
береза, вдали шелестящая,
тень облака медленно ладит
ладью, к берегам летящую.

Мы поплывем над судьбою
в даль, может быть, несмело,
с пустою простившись тропою,
к ветке черемухи белой.

Она дрожит над страницей,
над каждой строчкой качается,
с голосом первой птицы –
шелестом перекликается.

На жизнь уже нет обиды,
строка, как подобье волны
житейского моря... Давида
время – читать псалмы...

Склонились над озером ивы,
каждая ветка – вопрос.
Надо уйти, как Иов,
который был нищ и бос.

Надеть прощальное платье,
переступить порог,
земное принять распятье –
на скрещенье небесных дорог.

Мой Ангел, зажги лампаду,
другого не надо огня...
Я просто – была отрадой –
оставшимся без меня.

Прости меня в час этот поздний,
строки убегает волна,
пусть луч завершает звездный
последнюю строчку псалма...

От лучей скользят по стенам блики,
подойду к открытому окну...
Жизнь висит на гв/оздике – гвозд/ики –
я ее тихонечко качну.

Ты пересечешь двора пустыню,
я – пустыню комнат, путь наш прост.
Снова тает утром лунный иней
на сухих травинках птичьих гнезд.

Я цветок бросаю на дорожку,
лепестки, как лепестки огня,
ты цветок целуешь осторожно,
как когда-то целовал меня.

Пусть любовь разбита, и скорлупки
вновь уносит время на волнах,
как частицы счастья, счастье хрупко –
пусть оно сбывается во снах...

Пусть растает утром лунный иней
на сухих травинках птичьих гнезд,
ты пересечешь двора пустыню,
я – пустыню комнат, путь наш прост.

Ты брат скитаний постоянных,
ты мне оставил роль сестры...
Прими нежданные дары –
листок летящего письма,
узор молитвы постоянной,
как плач Давидова псалма.

С судьбой окончим наши споры –
вчера и завтра, и сейчас,
пусть продолжаются без нас,
как дань небесному простору –
о жизни пройденной рассказ.

Листок письма – такая малость,
но охраняет, как доспех.
Строка – единственный успех,
Что, кроме Слова, нам осталось?..

Мы шли с тобой по краешку Земли,
и озеро блестело где-то справа,
а слева безымянные цвели –
июньские, в пыли дорожной травы.

Казалось, нас небесный Голос звал...
Боясь цветы примять, шли осторожно,
и как Адам, ты имена давал
пробившимся былинкам придорожным.

Сквозь облака пронзили даль лучи,
дорога уводила в бесконечность,
я слушала речей твоих ручьи
и мне казалось, наступила вечность.

Казалось, это будет навсегда –
не прорастут уже событий зерна,
и жизнь уйдет, ее печаль, беда,
а будет только – справа гладь озерная,

и мы идем по краешку Земли,
боясь примять цветы, так осторожно,
те, безымянные, в дали, в пыли,
бредущие, как мы, по бездорожью...