Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 07 (212), 2016 г.



Софья РЭМ
ЧЕЛО ПЧЕЛЫ

 

*   *   *

Чело пчелы полно печали, друг
Гораций, знаешь, что еще не снилось
Всем мудрецам, похожим на утюг,
Полет на юг прервавший? Наутилус
В полночном море, тот лежит на дне,
Но по воде не плавают оне.
Во тьме, пронзенный жалом пустоты,
Загустевая призраком соцветий…
Но запустенье пусто. У столетий
Одежды загорелись, как мосты,
И жалок статус статуи подводной,
С того момента больше не свободной…
А ты? То, что не снилось – только ты.
Иное снилось все! Представь масштабы:
Отрезанные головы, арабы,
Смерч над пустыней, родина, цветы,
Нелепое мое перечисленье…
Оставь нам, жизнь, мгновенье заблужденья,
Пусть никогда, в воде и на земле,
Ни мудрецу, ни страусу, ни рыбе,
Летящей в пасть на дне лежащей глыбе,
Ты больше не приснишься. Только мне.



*   *   *

В тебе не одно добро. Но хронос берез –
Не зло, не добро, а времени шелест в нас.
НЕВРЕМЯ – писал на асфальте. А лезло в глаз
Время, бросающее вопрос
Перчаткой жесткой плашмя в лицо.
Я МЕРВЕН – сказал он. Вы секундант или хуже?
Вечности ант – б-, -ей, или -ихрист? Ну же?
Я – нервное время, рисующее венцом.
Течет по вискам что-то красное на картину
С неровностями на холсте в виде бровей и носа.
Варварин нос!
Когда ожидать типичного переспроса?
Но я и вопроса не задал, а ты уж скинул
Личину, точнее, лист, хронос берез.
Варвара и Мервен в невремени. Что ни имя –
То имя твое. То ужас в блаженный час.
Лицо изрисовано временем. Время – вымя,
И млеко его, как мирра, течет из глаз.
В тебе не одно одно. Одних слишком много.
Кто знал о тебе не все, сам сложен до слез.
Любое на свете имя есть имя Бога,
А имя Его вне времени, хронос берез.



*   *   *

Куда бы деть тоскующую осень –
Исчадие заплесневелых сосен?
Все сосны ек. Последняя сосна
Одна – и та не до конца ясна.
Какой-то снег плетется целый час,
А ливень – раз! Как будто не из глаз.
Изгладь иглу из глаз. Каких? Все три,
Как эти сосны, полые внутри,
Раскрошатся, корою облетят –
И лишь скульптуры белые стоят.
Один – спортсмен с пронзительным мячом
И с обреченным вскинутым плечом,
Другой – горнист и на носу с лучом,
Как будто спит и вовсе ни при чем.
Куда бы деть все, что давно раздето?
Стоят – с дуплом, с корнями, без ответа.



*   *   *

Времени нет, но умирают многие именно от него.
Ко времени, когда светильники угасают, время бывает уж таково,
И след простыл, и кашляет в полутьме:
Времени – не…
Т. Это крест безбашенный с башенным краном рядом стоят.
Годы, смеясь над павшими, бросили шастать подряд,
Больше трех собираться, кашлять в зенит:
Времени – быт.
Ь. Этот знак, вдоль дорог вверх ногами расставленный часто,
Все трактуют, как будто бы бог создал землю на зло и несчастье,
Потому что она истирает на клочья, до дыр
Времени – Ррр.
Ык. Кто там вспомнит меня, раз уже забывается время?
Я икаю напрасно в пространство в надежде на отклик.
Ведь когда-нибудь – но не подряд – мы становимся всеми
И тому, чего нет, как и все, отдаемся на откуп.
От великой иллюзии все мы и живы, и смертны.
Кто смотрел на часы, не боится бессветья и быта.
А кто времени смотрит в лицо, того очи закрыты:
Нет ужаснее страха, что время посмотрит ответно.



*   *   *

Остановись посередине лужи, спроси себя, в чем смысл геометрий.
Не поддается лужа описанью, и в форме ли она – поди, проверь –
Тюленя, отпечатавшего пузо, иль неба, где закат открыт и ветрен,
Или котла, откуда ты был вынут, когда внезапно схлопывалась дверь.
Но нет, не в форме. Грязная, нагая, вода бензином нехотя течет,
Ботинки обвивая анакондой своих без формы непонятных тел
И странных агрегатных состояний. И, стоя в луже, ты наперечет
Знал все предметы мировой культуры, но только форму лужи знать хотел.
Проходят мимо птицы, президенты, и дворник форму лужи непрестанно
Меняет по астральному приказу иль мелкой личной прихоти своей.
А ты не понимаешь, отчего так на всей земле непоправимо странно
Не знать понятий плоскости и грани меж плоских многогранностей аллей.
Вода ушла в ботинок, кажет лица твоим носкам и кажется им адом,
А ты не кажешь носу в геометрий фрактальный космос – ты увидел дно.
А мимо в форме чешут лицеисты в свои лицеи строем или рядом.
Бесформенность дана всему и лужам, как людям что-то важное дано.



*   *   *

А пока Липсис. Страшный зверь эллипсоидной формы,
На котором Концепция Исследовательских Программ
И Комбинат Искусственной Подошвы
Записываются одинаково.
На первое-второе ордена. Кого
Наградить компотом во время шторма?
Ам.
А пока Липсис ест, я прочту пару строк из газет:
Войны кончились, выживших нет,
Только ангел с лопатой и добрым взглядом,
Но он ранен в подкрылья
И отравлен компотом, как ядом
Всесилья.
Мы рядом. А пока Липсис там,
Я на дерево лезу и лезу,
А Везувий стравил по дешевке Стравинскому пьесу,
Хам.
И играет она выше дерева и стратосферы…
Врач сказал, что у всех гомеры,
И выписал пить.
Чтобы жить, все течет, но не все, только жидкость и мудрость.
Наглость каменна. Прется Онегин под лошадь. Кому трость?
Для чего? Для того же, как все – чтобы жить.
Для чего? Это дерево падает выше и выше
То в глазах, то в цене…
Придавите, пожалуйста, всю эту музыку крышей.
Липсис, ко мне!



*   *   *

В природе целостности нет. Закат
Разрозненным орнаментом чреват.
У каждого листа оттенок разный,
Неповторимо преломленье лет,
В которых все заразно и прекрасно,
И только целостности нет.
Взойдешь на луг, как полная луна,
Но та уже исчезнет дотемна,
Испепелится, и другой ногой
Пройдется путь, отмеренный тобой.
В природе целостности нет. Восход
В иную синь зевает каждый год.
Но ты сорви один его зевок
С любых тобою пройденных дорог
И покажи луне. И посмотри,
Как будет ржать светило изнутри!
Цветы, цвета, материя и дух,
Пастух, пасущий стадо диких мух,
А также стадо прирученных бед…
В природе есть огромный смех над нами
Из вариаций: лунами, лунами,
А все же целостности нет.
Мир стерпит все, но скуки – ни за что.
Ничтожество ли – тождество ли мы?
В нас есть и одинаковость луны,
И страшное стотельное ничто.
Стой, человек, и бойся сам себя.
Цветет природа, и ее прекрасен цвет,
И ты в ней бродишь, вечность теребя,
И все ж тебя там нет.



*   *   *

Архитектура у всего одна. У старого стола, и у слона,
И у столетних вязов, и у ив –
У всех существ, кто был когда-то жив.
У всех есть много центров и один,
В который бьют, чтоб был он невредим,
И все звучит, и рушится, и вот
Звенит в зенит и падает на лед.
У всех существ их разное число –
Ужасных трещин, свившихся узлом,
Но тех, которым не дано узла,
Никто пусть не сочтет. Им несть числа.



Из поэм(м)ы "В. Ленский"
 
1

Любимый парк сметен лавиной.
Ты в ситуации "без текста"
И чувствуешь себя Мальвиной,
Освобожденной от контекста.
В бестексте мест осталось много,
Но все в обнимку с Араратом,
И ты стремительную ногу
Уже занес над Умиратом…

(П)остабновите это небо!
Постпостулируйте постылость,
Постпостность лиц. Еще бы где бы
Стоять и говорить на милость?
В смущеньи милости колонность,
Вокруг народ столпился братский,
И голубых волос огромность
Колышет ветер араратский.

Острит сильнее бесприданность,
Чем остров, что острог. В колонность
Идет мадонная когданность,
И ты влюблен в ее иконность.
Исконность конницы взывает
К ее плащу нежнейшей ткани,
Все времена перевирает…
О девы вдовы раны рани…

Ты выпускал сегодня птицу
Лететь навыпуск, как рубашка,
Из выпускного класса, двойка,
А сам стоял смешной и голый.
Но ворот поспешил убиться,
И дрогнула многоэтажка,
И птица врезалась, как только
Вы покидали эту школу
В огонь в обмен на клококолу.

Тогда в От Мест закрыли вход
Потусторонним человекам,
И ты уже который год
В пустыне, притворяясь греком,
Снимаешь с пальца паука,
Сто раз его запоминая,
И вешаешь на двери Рая,
И удаляешься. Пока.

Быть может, юность – это голод,
Чтоб обонять цветы и жрать их,
Чтоб убывать их, но сказать их –
Лишь стих (,) забытый на кровати (,)
От Золот.

Влетает птица, возвращаясь,
Вся впущенная, будто ветер,
Несет, в кого-то превращаясь,
Но только кто в кого заметит.
Теперь еда теперь отрава,
Теперь возврата нет на завтра,
Быть может, завтра это завтрак,
О девы аве авы ава!
И чей-то лай, и чей-то Левий,
И чей-то Фан левел манерно,
О, в мире столько перемерий,
Лишь смерть от голода безмерна,

От
Но
Вот
Оно.

Будь он не Ладен – с неба ладан.
Тупь голубиный вновь оправдан
На несколько тысячелетий,
Твоею грустью обусловлен,
Когда еще тысячелетей
Глядишь ты, равно изготовлен
Для виселиц и для соцветий.

Как голос космоса, взвывая,
В тебе воззвал, тобой мечтая.
В любом почетном и нечетном
Ты пребывал. Ты был бессчетным,
Как матч Бразилии с собой,
Как волос неба голубой.

Девали девы красоту,
В природе письменность ярилась.
Что делал ты на том мосту,
Когда душа моста молилась?
Ты спер язык, ты строил башню,
Ты сфер и с верой и нерой(н).
Ты перекидываешь страшно
Все восемь ног за бастион,
Раз не другому – так не рой…

Бегут, как девы голубые,
Не-пони мая, поезда,
Сбегают женщины нагие
Из глаз в раскрытые уста.
Ах, девы ль, женщины ль. Луну!
Я лен, но лень. Как лунь, я льну.
Табун табу да не да ну,
Ко дню, ко дну. Одну! Тону.

Вот что ты делал на мосту,
Наверное, в бреду звезду…

В печаль и топот, наконец,
Окрашен одинокий город.
Найди началу только повод,
Не нужен повод на конец.
Мы в поводу держались. Голод
Был старше нас. Серп срезал молот.



2

В час нереальности зари,
Когда еще смешно и смутно,
И ветры мчатся перепутно,
На горизонт восходят три.
Потом из трищины вокзальной
Выходят – восемь? (лень считать)
В час навстречальный, но печальный,
Чтоб ничего не означать.
Но та, еще одна, лунея,
Лишь проступает через холст.
Двенадцать девушек Помпеи,
Танцуя, переходят мост.

Ты первый раз сегодня в парке,
И исчислять в потьмах аллей
Тебе то холодно, то жарко
Одиннадцать ее теней.
Прогулки, сквер, квартиры, реки
(Линолеум на дне ее,
И все, что было в человеке,
Он более не узнает.)
Вдруг с неба падает, как камень,
Без ветки голубь голубой –
Одиннадцать, взмахнув вихрами,
Растаяли. Одна с тобой.

Что это за причуда рока,
Что за цвета в слезах и в моде,
Что голубеют девы Блока
И в голубых плащах уходят?
Что это за виденье, Эмма,
И что за цветовая гамма?
Минорная стекает тема
Из ран долживо, моногамно.
Тебе убить меня – не в счет.
Чего ты хочешь? – черт поймет.
Дострой мне башню, чтоб могли
На разных языках мы плакать,
На разных языках любить,
На разных языках кошкить,
На разных языках собакать.
Дорой мне Трою, чтоб двенадцать,
Двенадцать снова стало нас,
Чтоб Блок пришел зубами клацать
В ужасный неурочный час,
Чтоб рос из роз до половины…
И что бы дальше намечтала,
Но тут накрыла мир лавина,
И парк снесло, и нас не стало.



Три женщины...

Эта женщина... разлюбит и не мучает.
Не  напоминает о себе.
Иногда мелькнет строкой летучею,
Ласточкой в распахнутом окне.

А другая женщина — хорошая...
Мучает, любовь свою неся.
Жертвует собой, ломая в крошево
Горы голубого хрусталя.

А еще  есть женщина  ревнивая...
Извелась, измучилась тайком.
Утекла любовь ее красивая
Тонким пересохшим ручейком.

Три судьбы себя узнают, видимо...
Так похожи — на одно лицо...
Я иду тропинкою невидимой
По земле, свернувшейся в кольцо.

Отыщу ль в неведомой обители
Счастья обручальное кольцо?



Новогодняя ночь

Я прошу у тебя одного — тишины...
Ты увидишь мои обнаженные строки.
Я нудист по натуре. Скажи мне, кто ты?!
Ты волшебница сна? Огонек у дороги?

Запряжем мы коней в новогоднюю ночь
Под испуганный посвист отчаянной вьюги.
И в полночной карете умчимся мы прочь
Под завистливый стон белоснежной подруги.
И на самом высоком, крутом вираже
Безрассудным чутьем окунемся в блаженство.
И взлетим, вознесемся туда, где уже
Голос мой растворится в объятиях женских.

Замани меня в ночь, в новогоднюю ночь!
Под ревнивую песню отчаянной вьюги —
В белоснежной карете умчимся мы прочь,
Не оставив надежд прошлогодней подруге.



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru