Материалы номера № 09 (214), 2016 г.

Я к тебе приеду в этот город,
в эти неказистые края...
Ты дождись— теперь, наверно, скоро,
маленькая женщина моя.

Будет нам безудержно и вольно.
И судьба закружит, понесет...
Будет нам мучительно и больно...
И ничто на свете не спасет.

И в ночи над городом летая,
грустные, счастливые опять,
будем, как мелодия простая,
слышаться и снова пропадать.

Так уж вышло — без лишних слов
(знать с высокого повеления!)
посетила меня любовь,
посетила, видать, последняя.

Так уж вышло — средь бела дня,
неказистая и внеплановая,
посетила она меня...
Так, наверное, сейфы взламывают.

До сих пор не могу понять:
как она меня откупоривала?
как она меня оккупировала?
Я хотел
        только угол сдать...

Когда промозглые листы
срываются кружат без воли,
молчи... Не жалуйся и ты
на человечью злую долю...

Земное, дикое нутро
вулкан исторгнуло над морем...
А ты все пищей не доволен —
глядишь тоскливо и хитро...
Взгляни на высохшие реки,
на изможденные цветы...
Какая убыль красоты!
И помолчим о человеке.

Я композиторам завидую...
Вот так бы мочь врываться щедро
во все запретные, забытые,
глухие человечьи недра!

Вот так бы в души через уши
И не раскладывать по полочкам.
А чистой правдой, словно щелочью,
ошпарить человечьи души...

Но говорил я с композитором:
носатый и седоголовый,
он вдруг сказал: — Я вам завидую...
У вас и музыка, и слово.

Пень подгнивший — опят полведра,
мягкий мшаник с брусникою блесткой.
У берез отслоилась кора
в высоту человечьего роста.
Скреб кору здесь, наверно, олень,
пень точили древесные черви
сотню лет и сегодняшний день,
чтоб мои успокоились нервы.
Я щавель после зайца доел,
я рябину поднял после птицы.
И счастливую песню запел.
И в ручье подпевала водица.
А шмели — хоботок к хоботку
тяжко выдержать тонкому стеблю.
Как шмели припадают к цветку,
припадаю к поляне и небу.
Руки вскинул — все это люблю!
Вкруг меня — лишь любимые лица...
Не могу насладиться — пою.
Все равно не могу насладиться.

Негромко,
бело-розово на белом –
и золотистый нимб, и закругленность,
и тихая, огромная улыбка,
и синева двух окон в бело-розовом,
в которые видна душа.

…А в колыбели дочь глаза открыла,
загулила, запела, забубнила… –
и то была не просто воркотня:
через нее природа говорила,
а слушала она – через меня.