— Папа, я опять села писей на крапиву, — доложила мне Таша, плюхаясь на грязный пол находящегося в ремонте деревенского дома своим стерильным брюшком. — Можно я теперь пойду с местными собачками подерусь?
— А если они откусят тебе твою аппетитную попку? Твой друг Джек зимой помер, некому теперь тебя защищать...
— Ну ладно, — легко согласилась наша француженка,— тогда я пойду лягушек ловить...
— Иди, глупышка, — бросил я вслед.
— Сам дурак, — донеслось издалека...
Намедни заполночь гулял с Ташкой по противному сырому пространству. Оба шли унылые и несчастные.
Но тут песка углядела одинокую фигуру дяденьки богатырского сложения. Он стоял возле недавно открывшегося напротив того самого грузинского ресторана — огромный, в безрукавке, и от голых его бицепсов шел пар!
Ташу хлебом не корми — дай с кем-нибудь познакомиться. Она заскакала мячиком вокруг такой эффектной игрушки, потом поняла, что большие люди не бывают злыми, и дала себя погладить.
Дядя с очевидным грузинским акцентом басом запричитал над зверюшкой. Мы познакомились, он оказался музыкантом из этого ресторана и немедленно заявил, что я просто обязан как-нибудь зайти и послушать их замечательный ансамбль!
А я рассказал ему о моей давней любви к Грузии и путешествиях по Кахетии, Хевсурии, Сванетии...
Потом он немножко нам с Ташей спел, а я почитал ему пару своих стихов о Грузии, чем вызвал бурный поток восторгов... Тут и его такси подъехало.
Мы пошли домой, и Таша мне сказала: «Как же чудесно встречать лунной ночью только хороших людей!»
— Таша, дай лапочку!
— Тебе насовсем или подержать?..
Третье января — типичный отходняк.
С утра дал себе слово — мало есть и много двигаться.
Растолкал Ташку, приложив некоторые усилия: животная никак не хотела вылезать из-под Надиного одеяла.
Надел резиновые сапоги на рыбьем меху, Ташку босую и в комбинезоне взял под мышку и пошел искать относительно сухое место. Не нашел. Пошли куда глаза глядят с понурой собакой...
Но потом мы встретили сиамского кота, и сразу стало весело!
Таша носилась вокруг дерева, кот на нем шипел и матерился, грозился слезть и набить нам обоим мордолица!
Пришлось ему объяснить, что Таша не ест котов, а просто тоскует о покойной нашей киске Лизке и ищет какую-нибудь кошачью дружбу.
Сиамец не поверил. Я перевел его грубый и не интеллигентный ответ моей собаке, и она мрачно поплелась делать свои туалетные дела...
И вдруг низкие желто-серые облака разорвались на Северо-Востоке, стал виден ярко-синий клок неба, а потом и краешек чудесного солнца!
— Не грусти, папа, — сказала мне Ташка, — будет нам и весна, и лето, и клещи с комарами... И мороз будет на днях до тридцати, так что готовься, я буду какать в ванной!
И мы мужественно пошлепали по лужам домой.
Позавтракав полной миской своей гипоаллергенной преснятины, Таша взгромоздилась на персональный табурет и принялась нас гипнотизировать...
Кусок застревал в горле.
Поскольку неедящий хлебов, я забыл вчера купить обычную надину бездрожжевую черняшку, откупаться от наглой собачки было нечем. Но тут Надя жестом фокусника достала из закромов несколько обломков крекера. Таша такого не пробовала ни разу за всю свою многотрудную жизнь! Она лопала эти кусочки, закатывая глаза, почти выскакивала из шкурки и даже слегка повизгивала.
А потом и я угостил зверьку парой ложек вкуснейшего творожка.
Таша была счастлива: она завтракала на равных с папой и мамой.
— Ну что, подруга, — грустно заметил я, — ждем, когда вылезут родные волдыри?
— За все прекрасное в этой жизни, папа, нужно платить! — строго ответила Ташка. — А ты что ли не такой? Лопаешь таблетки горстями после жареного барашка! И мне, кстати, ни разу не дал попробовать... Схожу тут с ума от запаха...
И гордо ушла в свою полежку.
— Знаешь, папа, вкуснее сосиски ничего на свете нет! — сообщила мне Таша, без всякого удовольствия сжевав свой гипоаллергенный корм. — И еще учти — в ней присутствует философский смысл: сосиска существует в пространстве и времени... только в очень коротком времени... как материальный объект она слишком быстро заканчивается... Так метафизика побеждается диалектикой!
— Папа, трогай! — голосом барыни сказала Таша.
Я потрогал наглую собаку за круглую черепушку — не угорела ли, не перегрелась ли на солнце...
— Ты совсем глупый? — удивилась Таша. — Вези-ка меня покупать вкусняшки. А потом — в парк на променад.
— Слушаюсь, барыня.
Я смирился с ролью кучера и обреченно ударил по газам.
— Знаешь, папа, я, наверное, старею, — грустно сказала Таша, понуро стоя перед «львиной» скульптурной группой возле грузинского ресторана.
— Ну что ты, деточка, — возмутился я, — с чего ты это взяла?
— Вот стою я перед этими львами, — вздохнула Таша, — и не испытываю никакого душевного трепета!
— Хотел бы я посмотреть, как бы ты трепетала перед настоящими львами!
— Ах, папа, папа... Разве так уж важно, какие львы — живые или вот эти гипсовые, с дурацкой позолотой? Главное — воображение и состояние души...
И, понурившись, Таша пошла домой, а я повлекся за ней на поводке, удивленно оглядываясь на неожиданно вспыхнувших под закатным солнцем, ворчащих и порыкивающих львов. Их хвосты постукивали по ступенькам и деревянным помостам, а взгляды, обращенные вослед нам, были горячими и плотоядными...
— Папа, посмотри, какие у меня мышцы! — воскликнула Таша, любуясь в зеркале своим облезлым торсом. — Я похожа на культуриста?
— ...если только не смотреть на твою упитанную попку!
— Но я же девочка, — возмутилась моя собачка, — мне попка — к лицу!
— Попка не может быть к лицу, — это я попытался сострить, — они на разных сторонах организма.
— Пошляк ты папа и дундук, правильно мама тебя ругает! — обиделась Ташка и ушла досматривать свой дневной сон...
— Папа, как дальше жить? — глаза Таши подозрительно поблесливали, а трогательная кожаная губка вздрагивала...
— Маленькая моя, что случилось? — подхватился я. — Кто тебя обидел!
— Я играла с ящерицей и случайно наступила ей на хвост... и он... оторвался...
— Ну, — выдохнул я, — это ж не страшно, новый отрастет! Вот у тебя уже не вырастет, а у нее — запросто!
— Но ящерица разозлилась и сказала, что таких как я надо сразу в бочке топить, и что зря вы меня нашли! — и тут глаза моей собаки наполнились такой неизбывной печалью, что я сам чуть не заплакал.
Долго и сбивчиво я говорил Ташке всякие хорошие, но необязательные слова, и понимал, что эту занозу уже не вытащить.
— Теперь буду думать — а вдруг это правда! — вздохнула Таша. — И как с этим дальше жить?..
Намазал Ташку гадостью от гадов (кусачих).
Ходит и воняет. Удивляется, что я ее не глажу.
Зато нашли для нее не аллергичную мазюку.
Но оооочень вонючую!
— Папа, ты меня разлюбил?
— Ну что ты, маленькая!..
— А вот скажи, ты меня больше любишь или кушать?
Я задумался...
Гроза рухнула на нас, как автобус с обрыва! Чернущая туча прокралась незаметно — вот только вроде погромыхивало где-то за горизонтом, и вдруг стало темно, небо с треском лопнуло пополам, и из этой прорехи словно ведро опрокинули.
Я в это время лениво подвязывал огурцы, Надя помахивала своей любимой косой, а Таша была занята больше всех: она выясняла мировоззренческие вопросы с ящерицей, у которой уже наполовину отрос намедни случайно оторванный нашей собачкой хвост.
Я вообще по жизни реагирую несколько замедленно. Вот и здесь, пока я захлопнул открывшийся от неожиданности рот, пока разогнулся, пока сообразил, что пора ретироваться... В общем — сразу промок до нитки! Но вместо того, чтобы рвануть поскорее под крышу, я еще несколько секунд хохотал совершенно неприлично. Дело в том, что, вослед давно покинувшей нас Наде, сквозь стену воды шариком катилась моя Ташка, прижав уши свои лопуховые и, при каждом ударе грома, как от пинка, взлягивая круглой бесхвостой попкой! В свете молний это было незабываемое зрелище...
На веранде, слегка отдышавшись, я закутал свою нежную француженку в полотенце. Вздрагивая и слегка постукивая зубами, Таша заметила:
— Это было очень страшно. Но надеюсь, что я не уронила своего достоинства!..
Мы совершали с Ташей наш вечерний променад. Угасающее чистое синее небо, желтоватое к горизонту, легкий необязательный ветерок, промытый дневным дождем воздух — все располагало к долгой прогулке.
— Смотри, папа, какое страшное из-за домов вылезает! — вдруг воскликнула Ташка.
И верно: из-за новостройки, поверх церкви, на весь горизонт вдруг стремительно вспухла черная опара грозовой тучи! Она на глазах вздувалась, перемешивалась, ворчала и посверкивала. И при этом быстро перла прямо на нас.
— Ну на фиг, Таша, — возмутился я, — этак мы и до дома не успеем добежать.
— Не дрейфь, папа, — с веселой злостью отозвалась моя, обычно молчаливая, собачка, — я ее прогоню...
И совершенно не дамским баском Таша приказала: «Уйди, противная!»
И что бы вы думали? Эта страшилища смешалась, застопорилась и припустила подальше от моей грозной спутницы! А скоро и совсем рассеялась...
Представьте себе: как только на следующий день мы с Ташей выползли на прогулку по вечерней прохладе, со стороны заката снова сбежавшим кофе полезла черная грозовая туча! Я думаю — та же самая, что и в прошлый раз. Иначе чего бы ей, увидев Ташку, так пугаться? Ан не только заробела громадина, но и покраснела от стыда за все свои безобразия... но потом увидела, что собачка смотрит всего лишь с упреком, и заюлила, рассыпалась, заулыбалась...
— Вот видишь, папа, — объяснила мне Таша, — совсем не обязательно ругаться, грозить, пугать... Порой хватает просто выразительного взгляда!
— Какая же ты умная, деточка! — восхитился я.
— А то! — ответила моя собачка и гордо прошествовала на газон.
С утреннего гуляния Таша пришла, высунув язык и тяжело дыша: на улице и было-то всего 29 по Цельсию, зато при дикой влажности после ночных гроз.
Всосав плошку воды и отлежавшись на прохладном полу в позе цыпленка табака, девушка взгромоздилась на свою любимую табуретку и заявила:
— Папа, сними очки и заруби на освободившемся носу мои требования. И имей в виду — это ультиматум!
— Да, деточка, слушаю внимательно! — оторопело отозвался я.
— Первое, — начала считать Таша. — Я отказываюсь гулять не только в дождь, но и вообще по мокрому асфальту. Второе — я не буду какать в густой и высокой траве, она щекотится, так что привыкай убирать с асфальта за мной в пакетик и не ругайся при этом. Третье — я хочу ходить туда, куда мне нравится, а не туда, куда ты меня тащишь. Дальше я считать не умею, но учти главное: в жару мне плохо, и в такие ужасные дни мы будем гулять только ночью!
— Это все? — с подозрением спросил я.
— Ну и, пожалуй, дай мне немедленно вкусняшку! — завершила разговор Ташка.
И что на это все возразишь наглой, но любимой собачке?
— Знаешь, папа, — обратилась ко мне Таша, — что это мы с тобой гуляем так по-дурацки? Ладно — я, хотя бы нюхаю, кошек гоняю, с коллегами общаюсь... А ты просто болтаешься там, на другом конце поводка! Так и жизнь пройдет без всяких событий.
— Чего же ты предлагаешь, моя прелесть? — поинтересовался я.
— А пойдем-ка мы с тобой в магазин «Собакин друг», или как он там называется, да накупим всяких вкусняшек, а то наши уже закончились!
— А пойдем, дружочек...
Так мы обрели цель и смысл жизни.
Наступил День кошек!
Таша с этими загадочными существами постоянно пытается подружиться, но они не понимают душевных порывов и бьют собачку по лицу.
— Папа, — возмущается Ташка, — у нас же была старенькая кошенция Лизка, она меня любила, зачем же она умерла?
— Все умирают, деточка! — лениво поясняю я.
— И ты умрешь? — пискляво спрашивает Таша, уже почти плача.
— И я, что же делать...
Собака долго молчит, а потом решительно заявляет:
— А я не умру. Я просто улечу на небо, тебя искать!!! — и гордо уходит добиваться внимания знакомого дворового кота, чтобы поздравить его с профессиональным праздником.
— Таша, — завопил я прямо с утра, — ты зачем за ушами до крови расчесала? Совсем головешкой стукнутая!
— Ничего, папа, помажешь, — обиделась моя собачка. — Естественнее надо быть, проще: чесать что чешется, лопать, что можно достать, и драться со всеми, кто мне не нравится... И, главное, гонять кошек без твоего дурацкого поводка! И не надо из меня Сократа делать, все равно никто не поверит, я по миросозерцанию скорее к Руссо ближе...
— Детка, а если в беду попадешь?
— А ты на что? Спасешь!
Таша мужественно гуляла под мелким противным дождем! Особо не ворчала, даже, тряся лапками, зашла на газон по своим туалетным делам, в общем — потрясла меня своим смирением.
Однако это была бы не Ташка, если бы у крыльца не высказалась: «Все равно это насилие над свободной личностью! Какая, однако, бывает гадость эта осень... Но я же понимаю: впереди зима, надо тренировать выдержку и терпение...»
Таша по телефону:
— Да, Грей, в деревню, прямо сейчас! А ты так и бегаешь за своим лисапедистом папой по пятнадцать километров? Нравится?!!! Шамашедшие вы оба, я бы умерла на первом... мы с моим папой — так, трусцой-пешедралом, но тоже по часу.... Грейчик, зайчик, хасик мой разлюбезный, как же я соскучилась! А мама рядом стенает, что зимы не хочется... Облизываю твою обаятельную мордуленцию!..
Многажды ожегшись о свежескошенную крапиву, Таша стала проявлять разумную осторожность: то присядет на краешек пленки от теплички, то — на кусок случайного рубероида...
А вчера она нас потрясла процессом усаживания на дощечку шириной этак в три пальца! Собачка долго прицеливалась, пытаясь заглянуть через плечо и разочарованно пыхтя, крутилась, чтобы точно оценить конфигурацию объекта, и, наконец, с облегчением приладила уязвимую часть тела в нужную точку!
— Какая, папа, все-таки несправедливость, — посетовала моя зверюшка, — вот у нашего хася Грея — удобный длинный и лохматый хвост, подкладывай подо что хочешь... А я — такая сирота обделенная!..
И из правого глаза Таши скатилась одинокая слеза.
— Папа, — обратилась ко мне Таша, сидя столбиком возле стола на своем персональном табурете, — ты знаешь, мне сегодня снилась колбаса. Она висела в воздухе и светилась, как лампочка. Меня никогда не угощали колбасой, но я ее запах узнала... Сами-то вы колбасу лопаете, а мне не даееете, это как-то ну совсем неправильно!
— Но тебе же нельзя, деточка, — смущенно залепетал я, — аллергия, то да се...
— Отмазки, папа! — жестко возразила моя собачка. — Признайся, что колбаска такая вкусная, что делиться не хочется!
Она спрыгнула с табуретки и, понурая, побрела к своей полежке.
И я сломался, откромсал шмат колбасы и почти на коленях преподнес своей принцессе.
Таша была счастлива, и потом безропотно подставляла брюшко, чтобы я мазал гадостью выскочившие волдыри...
Таша возмущена:
— Пооткрывали тут окна, все потроха проморозили бедной сиротке!
— Таша, но на улице плюс семь градусов...
— Я не знаю, что такое семь градусов, но извольте укутать меня получше...
— Сделано, барыня!
— То-то, разбаловались тут...
Шли мы только что с Ташей по привычному нашему гуляльному маршруту. Морозец, ветерок колючий, но в целом вполне приятная предзимняя погодка. Собачек знакомых повстречали, понюхались вежливо и приветливо, поревновали папу, который любит большого соседского овчара потискать и потаскать за брыли...
Совсем уже наладились домой, как встретили двух длинновязых вьюношей — то ли школяров из финишного класса, то ли первокурсников... Они так были увлечены своим разговором, что даже не заметили Ташу!
Не получив положенную порцию восторгов, Ташка вознамерилась возмутиться, но тут буквально остолбенела от услышанного.
— Ну, Саня, — бормотал один, — ну что ты..
— Знаешь, Юра, — напирал второй, — так нельзя! Ты совершенно остановился в своем развитии, ты совсем не растешь... Нельзя же так зацикливаться на девчонках! Время какое, конкуренция бешеная, надо строить себя... Ну, когда ты в последний раз был в театре?..
Вот так, вот такими именно словами!
Парни уже исчезли в мутноватой мгле, а мы с Ташей все переваривали услышанное.
— А что, папа, — наконец произнесла моя спутница, — может быть, и не все еще потеряно для вас, человеков...
— А не пора ли нам, папа, оросить окрестности? — витиевато спросила Таша.
Я заржал, а собачка обиженно заметила:
— Но ты же сам так говоришь!..
И мы стартовали. Я предусмотрительно надел резиновые сапоги ... и попал впросак: на нас обрушился увесистый снегопад. Под ногами хрустело, голова Ташки тут же побелела, и собакин стал работать пропеллером — так, что только ухи свистели!
Но мы мужественно прошли намеченный маршрут, честно сделали все дела и рванули домой — к теплу и еде...
— Вот не знаю, что хуже, — заметила на крыльце Ташка, — жара или вот эта хрень и фигня!
— Что за выражения, девочка! — отреагировал я.
— Ты сам так говоришь! — отпарировала Таша и так хитренько посмотрела на меня из-под мокрых бровок..
Гуляем с Ташей. Так мерзко, что хочется на кого-нибудь наложить эпиталаму или, как минимум, предать остракизму!
Но город пуст и гулок, мое «Мать!», полетав между домами, возвращается и бессильно опадает к ногам.
Тихо, и только Ташка бормочет себе под нос:
«Есть... эээ ... в зиме первоначальной
Паршивая и тухлая пора...
Мой папа целый день пыхтит, как чайник,
И говорит, что город наш дыра.
Как возразить, когда с такой он рожей?
Но косточка меня утешить может!..»
P. S. И, кстати, мы с Ташей знаем, что накладывают эпитимью, а поют эпиталаму. Это была шутка, а то в мордокниге меня уже поправлять начали!
— Папа, а пурга — это диверсия? — звенящим после трудного гуляния голоском вопросила Таша.
— Нет, деточка, это просто Старый Новый Год!
— Все, папа, у вас через ... хвостик. А ты теперь — старый новый Дед Мороз? Тогда давай-ка мне еще один подарок, а то новогодние вкусняшки я уже схрумкала.
Гуляем по слякоти, но настроение у обоих преотличное. Переговариваемся о том, о сем, а точнее — ни о чем...
И тут видим, что навстречу нам идет чудо длинноногое, тоненькое, с изящным точеным восточным личиком. Уже не девочка, еще не девушка... Прямо персонаж из анимэ!
Поскольку до того нам никто не встретился, общительная Ташка радостно заскакала вокруг юной красавицы и сопровождающей ее совершенно славянской женщины, как потом оказалось — мамы.
— Папа, — возопила Таша, — от них большой собачкой пахнет!
— Да,— ответила тетенька, как будто поняла наш с булькой тайный язык, — у нас — алабай, огромный и добрый! Но нас и дом охраняет хорошо.
Какая у вас дочка красивая! — не удержался я, тем более, что девочка, увлекшись игрой с собакиным, ничего вокруг не видела и не слышала.
А она себя считает уродиной. У нас папа — кореец, вот ее с малого возраста злые дети и дразнили...
И тогда мы с Ташей на пару рассказали юной красавице, какое она чудо восхитительное.
Девочка смущалась и вспыхивала, но было видно, насколько она счастлива...
Потом, когда мы с Ташкой шли домой, зверька заметила:
Вот, папа, видишь, в жизни не все метисы — дворняжки!