Материалы номера № 15 (220), 2016 г.

Как зверь, брожу я по квартире,
круги наматывая зря;
а, может, побряцать на лире,
компьютеру благодаря?

И то, пожалуй, развлеченье.
Иначе время просто жгу,
как нефть — без цели, без значенья, —
лишь утомляясь на бегу.

Смысл обретая ненадолго
в движенье ложном ни к чему,
я мыслю: дух мой — та же ль Волга?..
куда впадает?.. Не пойму...

Человек придумал работу, чтобы убивать время,
иначе не выдержать эту тяжелую ношу.
Мальчик с девочкой играют в мячик, и, по­-хорошему,
они только зреют для того, чтобы передать семя.

Излить семя в обманном очаровании —
вот цель для человека, равно как и для медведя гризли;
но для этого надо много лет придумывать жизнесмыслы,
в силу способностей и животного изнутри толкания.

Солнечное небо, обгоревший живот,
даже веки щиплет — тоже обгорели,
я занимаюсь делом или наоборот:
вглядываюсь пристально в призрак цели.

Я в Севастополе. Славный город.
С утра до вечера какое­-то колыхание
тела в пространстве, мыслей мелькание
и здоровый, по распорядку, голод.

Я режиссер — ничего лишнего
в голову не лезет — приятный взгляд вовне;
разве что иногда раздражаюсь на ближнего,
когда что­-то не так, как хотелось бы мне.

Хорошо. Лучшего не надо.
Впрочем, почему-­то жалко времени...
Вокруг балясины, лестницы, колоннады,
инкерманский камень и братья по племени.

Я возвратился с работы домой.
Молча разделся как будто немой.

Снял свой пиджак и рубашку и брюки,
не ощутил ни тоски я, ни скуки.

Только чуть­-чуть обломала мысля:
щас вот разденусь, а что опосля?

Чем заниматься? Ага, почитаю.
Но для начала, не выпить ли чаю?

Есть пастила и зефир можно съесть.
Сладкого хочется. Сладкое есть.

Скромен мой быт, чуть богаче, чем птица
я в этой жизни. Нормально, сестрица.

В сердце покой, в голове пустота,
все хорошо. Обманула мечта.

На выключатель на кухне нажал я,
правильно все в этой жизни, пожалуй.

Дождик пошел за окном. Хорошо.
Вот и весна. Что я в жизни нашел?

Просто привык. Я уселся на стульчик.
Чайник кипит. Будет все­-таки лучше.

Все еще сложится, нужно лишь ждать.
Впрочем, не стоит впустую мечтать.

Мясо пожарю сегодня на ужин.
Тихо, спокойно. Никто мне не нужен.

Лег на диван. Хорошо ощущать
сытость в желудке и просто лежать.

Просто лежать и читать. Сделал тише
я телевизор. Открыл Макса Фриша.

Нет, надо вырубить телек совсем.
Так­-то вот лучше. Включу ровно в семь.

Фриш — мой любимый писатель, похоже,
на настоящий момент. Он поможет.

С каждою строчкой души пустота ль
глубже и выше?.. Растет вертикаль.

Перечисляет предметы писатель.
Им имена дает словно Создатель.

Я удивляюсь: закат, валуны,
море, трава, бледный месяц луны.

Или вот город: трамвай, мостовая,
здание банка, бутылка пивная.

Или герой вот: оделся, взглянул
в зеркало, шаркнул ногой, сел на стул.

Словно наезд кинокамеры: круча,
глина и камни, навозная куча...

Нет философии, есть только мир
образов, жестов. И, словно факир,

преображает писатель предметы:
вот запотевший стакан, сигареты...

Странное дело: как будто открыл
дверь в бесконечность. Такой вот посыл.

Как хорошо. Пропущу я, конечно,
"Новости" нынче. Там новость конечна.

Я за столом. На обои гляжу.
То ли пишу, то ли словно вяжу.

Видимо, так коротаю я время.
Что ж, одиночество — легкое бремя.

Слева лежат на столе стопки книг,
справа лежат на столе стопки книг.

Девы Марии фигурка из гипса
передо мной на столе, там, где Ибсен.

В рамочке фото: в швейцарских горах
Ира сидит на покатых камнях.
Ножки скрестила, уперлась руками
в камень холодный. Холодный ведь камень.

Сзади нее вдалеке зубцы гор,
снегом покрытые. Неба шатер.

Солнца лучи у нее за спиною.
Тень перед нею и перед горою.

Что я сижу? Я собрался писать.
Правду сказать? Иль опять промолчать?

Тень на обои от шкафа ложится.
Правда­-неправда — все стерпит страница.

Главное, время заполнить трудом,
чтоб успокоилось сердце потом.

То ли простыл, то ли нет. Не понять.
Лай за окном непрерывный опять.

Сорятся, видимо, чьи­-то собаки.
Жизнь у собаки от драки до драки.

В горле першит. Не простуды ли знак?
Что­-то неважно мне. Впрочем, пустяк.

Жизнь у собаки от драки до драки.
Да. Мы, похоже, как эти собаки.

Страсти, рефлексы, инстинкты взялись
смело за дело. И это­-то жизнь?!.

Градусник надо подмышку засунуть.
Все хорошо. Если плохо, то плюнуть.

Просто лежать и смотреть в потолок.
Просто лежать и смотреть в потолок.

Смолкли собаки, а, может, забылся
я, вспоминая, как счастья лишился.


Не огорчаться. К чему? Ни к чему.
Быть благодарным. Судьбе и Ему.

Может, Ему благодарность, как пища,
и не нужна. Я же сердце подчищу.

Ветер гудит все сильнее на крыше.
Снова улегся, открыл Макса Фриша.

Но положил себе книгу на грудь,
может, попробовать лучше уснуть?

Вот и закончился день, так похожий
на предыдущие. День еще прожит.

Выключил свет и улегся в кровать.
Не вспоминай. Да и что вспоминать?

Ветер на крыше вовсю завывает.
Дождь за окном. Все на свете бывает.

Детские страхи припомнил опять.
Сладко их вновь было б мне испытать.

Впрочем, итак беспокойство и смута
в сердце моем все сильней почему-­то.

Это смятенье лелею в душе:
сладко лишь мне и не страшно уже.

Дождь перестал. Ветер стих. Пролетела
жизнь пред глазами. И вот оно — тело,

тело, в котором душа. Тридцать пять
лет, говорят ему. Трудно сказать.

Скоро усну. Ничего не тревожит.
Все улеглось. День еще один прожит.