|
Материалы номера № 16 (221), 2016 г.
Екатерина БЛЫНСКАЯ
НУЖНЫЙ ТОН
1
Внезапный дар небес — последний снег
На выхоложенный асфальт ложится.
Хребты ветвей дубовых, плащаницы
крыш жестяных и елей мокрый мех
укрыл. Метель весну перемогла.
Пушки, летя, рассеивались густо,
и город стал беспамятен, как пустынь,
откуда увезли колокола.
С блистающих осыпавшись вершин
на прах и пепел ложного величья,
апрельский снег сошел и обезличил
всемирье впадин, трещинок, морщин.
Явясь несрочно, нас отвлек от дел...
Хотел, чтоб каждый, кто рожден под солнцем,
за время то, что он с весною бьется,
в душе своей подснежник разглядел.
2
Овидий в Томах
Слышу иногда незнакомый шепот:
Закликанья мартовского привет,
Что дубовые листья — младенцев стопы
совершенно прозрачные на просвет.
Город, где оливы бесстыдно томны,
роговую сбрасывают кору,
он оставил, чтобы уехать в Томы
и деревенеть на чужом ветру.
Слышит он, валы загудели сонно,
разбивая морды о край земли:
"Чтоб тебе отправиться к лестригонам,
чтоб тебя на Марсовом не сожгли!"
Водоросли гнилы, зловонна тина,
и понтийский ветер знобит чело...
Да скворцы блестящего Палатина
в чаек обратились ему назло.
В говоре волны не словить катарсис.
Он готов в безвременье пропадать,
лишь бы только мрамор на храме Марса
помнить как последнюю благодать.
3
Я часто говорю с тобой,
Мой бог, но ты меня не слышишь.
Ты вьешься дымкой голубой —
Словес разреженных превыше.
А я кричу из ветхих сил,
Терзая голос многожильный.
Забыл? О, как же ты забыл,
Что сам слова в уста вложил мне?
Зачем тебе вот так молчать,
Необъяснимо и невнятно?
Молчать, как будто бы леча
Недуги совести опрятной.
Ты тот, кто держит интервал,
Кто над последними смеется…
Ты опечалишься едва ль,
Когда умолкнуть мне придется.
4
Не коньки, а крылышки Персея
Привязала я к своим ногам.
И бегу быстрее и быстрее
Не к друзьям как будто, а к богам!
Гладь катка заботливо ровняю.
Блещет неба зимний лазурит.
Так ведь только в детстве и бывает —
Ничего не мучит, не болит!
Занесет дорожкою неровной!
Ничего, ошибка — не беда.
Больно, а не плачу! — Ясно помню,
Говорила в детстве я всегда.
Лед и сам как будто пышет жаром,
Погоди, объеду! Обойду!
Хорошо не знать других ударов,
Кроме тех, что получил на льду.
5
Он прилетел. И приложил крыло мне
К младенческому, розовому рту.
Он приказал мне: "Ничего не помни!
Родись подобно белому листу!
А жизнь оставит ласковые меты…
Пусть поцелуи жгут, как угольки,
Но не ищи в божественных предметах
Деяний человеческой руки".
Я шире на него глаза открыла
И слушала невестные слова.
И все, что он сказал мне – не забыла,
Что запретил — я сделать не смогла.
Я верила, что жизнь меня окрестит
В купели счастья, и высок мой путь…
И будет приносить благие вести
Тот, кто сказал когда-то: "Все забудь!"
6
Сочиняю предзимнюю сагу.
Словно мать, призываю метель.
Я иду, как Марена, по мраку,
меж камней человеческих тел.
Я иду по окраинам ночи,
припорашивая черноту.
Белоглазые ягоды волчьи
отрясая плащом на ходу.
Ход мой легок, а поступь чудесна.
Снегопад порожнит небеса.
Все весной непременно воскреснут,
кроме тех, кто устал воскресать.
Не хочу больше слышать ни разу,
как, румяны, визжат, и вольны,
с алюминиевых салазок
дети ярой и буйной весны.
Вьюга ноет под сердцем несмелым...
Стекленейте, немейте, ручьи!
Я блуждаю в безмолвии белом
и не знаю, кого приручить...
7
В лугах еще не начался покос…
Моя Земля, что Господом хранима,
Прекраснее Иерихонских роз,
Блаженней храмов Иерусалима.
Я жить хочу последним босяком,
Но лишь бы здесь! Сладка ночная морось,
Когда неповторимым ветерком
Весна от тела отделяет голос.
Когда по устью прыгает ручей,
Мне каждый камень памятный до дрожи,
Дороже всех персидских крепостей
И золота царьградского дороже…
А воздух прян и влажен вешний сад.
Сирень вскипела изморозью вышней…
И будто не поздней, чем час назад,
Бог создал землю и уснул под вишней.
8
Опаздывая с каждым словом,
я подбираю нужный тон.
Для всех оставшись бестолковой,
эскизом брошусь на картон.
И вот, живя как будто всуе
всем истинам наперекос,
поймешь, что бог тебя целует,
да только мимо. Только вскользь.
Пойди, найди его наследство!
Не ухватить, не задержать.
Его лишь по биенью сердца
в себе ты можешь опознать.
И, вымерев всем человечьим,
до судорог вдыхая чад,
ты одиноко залепечешь,
когда другие замолчат...
9
Страх белого листа!
Ты есть в моей душе,
где главные места
все заняты уже.
И этот страх весом,
как абордажный крюк.
И не отбить веслом.
И не забрать из рук.
Он в тело корабля
вонзился, как клычок.
Пусть даже у руля
совсем не новичок!
Страх заново начать.
Страх править и судить.
Страх, рубящий с плеча —
он хочет победить...
Эх... только пересиль...
Не дай себе отстать.
Не обещай мне штиль,
Страх белого листа!
10
Земля теперь теплей день ото дня.
Утихли трели соловьиных споров.
Слепое небо смотрит на меня
Дрожащими огнями метеоров.
Дни тянутся, и вековечно все,
О чем молюсь бессонными ночами,
Чтоб сердце упокоилось мое
В утешной усыпальнице печали.
А музыка лесная так тиха!
Под листьями осиновой полянки
Лукаво поднимается со мха
Серебряная чашечка поганки.
Незримы перемены на лице
И веют ветра сонные мотивы?
А я иду в ромашковой пыльце
Над шелестом отяжелевшей нивы.
И помню лишь щекочущий озноб
От ранних рос, да в небе серп двурогий,
Холодный поцелуй в горячий лоб
На полосе обкошенной дороги…
| |