Материалы номера № 22 (227), 2016 г.

Море, шумящее так давно –
древнее снегов и гор.
В лозах опальных спит вино,
теплое, как твой взор.
Вся переливчатость серебра,
все грани голубизны...
Ты говорил еще вчера,
что здесь сбываются сны.
Серый, в прозелень, диабаз
старше дворцовых стен...
А снилось – будто меня ты спас.
А, может быть, – взял в плен.

Оказалось,
что множествам "если" и "чтобы"
надлежало проникнуться волей к добру,
и совпасть,
и сомкнуть совпаденья подобий,
и явиться
миражным туманом в жару –
для того лишь, чтоб мы
обменялись речами,
лет на двадцать моложе,
чем время и мы,
чтобы нас, как тогда,
отрезвило печалью
предстоящей на долгие годы зимы...

Опять, мое сердце, опять и опять –
От голоса вздрагивать и замирать,
Не слушать его, а вдохнуть и дышать,
Не слушать, а будто дождем орошать...
Недолгие речи, да долгая власть.
Так просто – услышать и снова пропасть.
А голосу до моего пропаданья –
Как снегу на листьях до их увяданья,
На листьях, которым давно опадать...
Опять, мое сердце, опять и опять!..

Отхлопотал свое и канул день.
К окну снаружи подобрался ветер.
Фонтаном фиолетовых соцветий
Взметнулась ошалевшая сирень.
Великолепный завершался час
Молчанием особенного свойства.
Ложились тени тенью беспокойства,
Пока последний отблеск не угас.
И ночь пришла, замкнув до утра рты
Тоске и неустройству, и тревоге.
Затем, чтоб в ней мог появиться ты
И снам моим переступить дорогу.

Что ветер шепотом невнятным
Внушал осенней желтизне?
Что так светло и непонятно,
И странно мне?
Рукой, внезапно недвижимой,
Какой-то жест не завершен…
Чем дальше, тем непостижимей
Шаг и поклон.
В мозаике опавших листьев
Нетрудно угадать черту.
И впору верить в бескорыстье
И доброту.

Я сердце не вооружаю,
Я твердо знаю грань и круг.
И если что воображаю,
Так то, что – друг. Что вы мне друг...

Возможно, что нужны нам антиподы
Для прочности земного бытия.
В законченной гармонии природы,
Возможно, существует анти-я.

Возможно, антиподы безупречней
Моих несовершенных двойников.
Но двойники, пожалуй, человечней
Пришельцев из чужих антимиров.

Не правда ли, мы с вами антиподы.
А с ним мы, безусловно, двойники.
И что ж – по странной прихоти природы
Мы друг от друга равно далеки.

Весь день кружило, заметало...
А к ночи тихо-тихо стало,
И медленно взошла луна.
А сердце вымерзло до дна,
Угомонилось, онемело.
И ничего в нем не болело,
Был только лед и тишина.

А ты на льдинку подышал,
В ладонях теплых подержал —
И от глубокого мороза,
Как от глубокого наркоза,
Очнулось и затрепетало...

А за окошком рассветало,
И в путь готовилась весна.

В таинственных глубинах пианинных,
В их молоточках, клавишах и струнах
Непредсказуемо, светло, непостижимо
Мне все еще звучат аккорды Лунной.

Они живут в старинном инструменте,
В душе его, как музыка, бессмертной,
Не уходящим аккомпанементом
Тебе и мне, расставшимся и смертным.

Зеленый август завершен и краток.
Все больше охры, золота, кармина.
Плывет и льется вечная соната
В сердцах расстроенных –
Моем
и пианинном.

Не уходи.
Среди подбитых чаек
Я, может, недоверчивее всех.
Но ты меня зовешь и приручаешь.
Ты по всему – хороший человек.
Не уходи.
Еще светает рано.
Твоим теплом оттаянно дыша,
былой беды залечивая шрамы,
тихонько выпрямляется душа.
Не уходи.
Я пуганая птица.
Смотрю тревожно, замолкаю, жду…
Не уходи.
Пускай тебе приснится,
Что я однажды все-таки приду.

Взошла случайная звезда.
В случайный час – случайно имя.
А я живу, как жизнью, ими –
Вчера,
сегодня
и всегда.

Мечта, случайность и беда –
Из них такое вышло зелье,
Что мне в чужом пиру похмелье
Вчера,
сегодня
и всегда.

И лед, и талая вода
Уйдут. Ничто не повторится.
А мне ваш тихий голос снится
Вчера,
сегодня
и всегда.

Из ниоткуда в никуда
Мелькнули вы. Но сердцем знаю,
Что я навеки вас теряю
Вчера,
сегодня
и всегда.

Да полно, был ли этот теплый месяц?
Что до меня, то получалось – был.
И сколько же дорог, мостов и лестниц
воздвиглось, сколько поломалось крыл
и лет осталось городам и весям,
пока зеленый август наступил!
Заполыхал, в судьбе накуролесил
и навсегда к тебе приговорил.

Как тихо, милый мой, как грустно…
Свеча березы так светла,
Что все эпохи, все искусства
Собою высветить могла.
Слова просты и безыскусны.
Смолкает листьев шепоток.
Расслышать так ты и не смог –
"Как тихо, милый мой,  как грустно…"

Приду и стану говорить
О том, о сем – и ни о чем…
И эта тоненькая нить
Все будет виться и скользить,
И таять в воздухе пустом.

Приду и стану умирать,
И укорять, что не любил,
И теплой кровью истекать…
Вы скажете – не занимать
Мне элегических чернил.

Уйду и стану забывать,
И говорить о том, о сем…
Минует время – и как знать,
Не трудно ль будет нам дышать,
Не страшно в воздухе пустом?..

Ушла бы я, куда глаза глядят!
Да что ушла – на крыльях  улетела
В тот лес, куда напрасно я глядела
Без малого две сотни лет подряд.
А что до точки зренья местных птиц,
То мне до них нет никакого дела!
Я б иволгой златоголосой пела,
И ты забыл бы всех своих синиц!

Ушла бы я, куда глаза глядят…
Но этот лес – приватное владенье.
И в нем не слышно иволгина пенья.
И лишь синицы пестрые свистят.

Не в лад, невпопад, неурочно,
В бреду, во хмелю – все равно,
Рассыпал мой замок песочный
Чужой кавалер Сирано.

Растаяли и отзвучали
Чужие слова-кружева...
Песочные стены упали.
Стою – ни жива, ни мертва.

Бездомно,
             бездумно,
                           бессонно
Живется и дышится мне
Со словом хрустального звона,
Забытым в хмельной болтовне.

Случайности той же послушный,
Исчез кавалер Сирано…
А я строю замок воздушный,
Я строю его все равно.

О, как смешна тебе томительная грусть,
Слов необыденных  высокие котурны…
Наивно, может быть, скажу – я не берусь
Судить о том,  что хорошо, что дурно.

Уже не знаю – бедность или клад,
Чем безнадежно и давно владею,
И виноват ли тот, кто виноват,
Что в одиночку от разлук седею.
Прощая, празднуя, ревнуя и скорбя
В заботы ежеутренне впрягаясь,
Так и живу – в предчувствии тебя,
Единственно на сердце полагаясь.

Приблизительность слова и зренья.
Затуманенность...
Нет, не обман –
приблизительность.
Часа, явленья,
появленья неверный туман...

Это все – от ненастной погоды,
от распутицы вне и внутри.
Это все – наши лучшие годы
населяют одни декабри.

Ты живешь приблизительно возле –
Ближе дальних и дальше родных.
Иногда лишь пронзительно-больно
На тебя отзывается стих.

Пять минут утонченной лести –
И заслушался собеседник.
На конце серебристой лески –
То крючок, а то и ошейник.

Так ты был беспощадно честен,
Мне надежды не оставляя,
Что одною лишь жаждой мести
Я слова свои наживляю.

В этот омут, тихий и зыбкий,
И сама, боюсь, угадаю…

Не ловись, не ловись же, рыбка!
Уплывай, моя золотая!