Материалы номера № 27 (232), 2016 г.

Ничего, что прошло столетие,
сок березовый не кончается…
И молчу на проклятом свете я,
будто озеро или старица.

Я – писатель и старый пьяница,
бородатому Богу равен.
Я уверен, что мне достанется
дом из бревен и сад из яблонь.

Распустились сырые лилии,
листья плавают по воде.
Часто кажется, что не жили мы,
а оправдывались в суде.

Кто ответит, когда и где
завелись песок на устах,
паутина в сухой бороде,
злые водоросли в глазах?

Но пока в осенних лучах
прозябает мозг, я надеюсь,
что еще не настолько зачах,
чтоб не выдать знобящую ересь.

Только он, защищенный наградами,
уходящий в последней шеренге, –
что там стены! – прошедший застенки,
не поделится с вами правдами.

Не расскажет, ни скажет, ни разу
не обмолвившись даже другу,
держит он круговую поруку
с теми, кто не окончил фразу.

Это кровь, это тяжесть века,
от которой некуда деться!
Есть запретная зона сердца –
право мужественного человека.

Мы – шофера. Мы в декабре,
до крови примерзая к стали,
моторы, будто на костре,
ладонями отогревали.

Мы на коленях с топорами
стояли, руша гололед,
чтоб лесовоз прополз за нами
хотя б на километр вперед!

Мы часто поздно возвращались,
косясь на время по привычке,
и между век, чтоб не смыкались,
вставляли на рассвете спички.

Мы просыпались от удара,
когда, осклабившись с налету,
за лобовым стеклом волчара
скользил когтями по капоту!

Куда вела дорога эта?
Если вела она не в рай,
то выводила на край света,
не раз хватая через край.

В стакане плещется немного
мной не приконченной печали…
Так укачала нас дорога,
что и врачи не откачали.

Едва лишь мы дожили до миллениума,
бассейна крыша рухнула – и скоро
пошла по краю эта эпидемия –
метаморфоз и прочих форс-мажоров.

Не каждый воин был звезды достоин,
хотя сшибал мишени на лету!
А пробил час – и наши сбили "Боинг"
с героями России на борту.

Но разобрались быстро – и кого-то
отмазали по цвету партбилета,
эксперта посадили, а пилота
предали всенародно и посмертно.

Кто вышел в эту ночь на площадь?
Не помню... Полтораста человек
вошли в кафе "Хромая лошадь",
сгоревшее, как фейерверк.

А на пороховом заводе взрыв
так прозвучал, что город содрогнулся.
Народ проснулся, будто коллектив,
лишенный исторического курса.

Куда бежать? Кого ловить? К чему
теракты, урки или демиурги?
Как говорили раньше, все в дыму
в Крыму, в Перми и в Екатеринбурге.

Я чувствую, мне не хватает слов
на повесть, как по времени совпали
эпоха техногенных катастроф
с оргазмом федеральной вертикали.

Время свое жду я, где протекли
воды былого, где время проходит…
Вновь опустились к дорогам земли
тонкие крылья ночных гололедиц.

Снег нашептал, что в верховьях реки,
там, где деревья спокойней и выше,
месяцем черным, сердцем тоски
лодка покинула скальные ниши.

Отяжелело теченье, суля
каждому донному камню по своду…
Вот и плывет она, лодка моя,
сонно вмерзая в осеннюю воду.