Материалы номера № 27 (232), 2016 г.

Живя на свете, все понимаешь вроде бы,
В итоге и солнце как будто встает по инструкции.
Но все ж большинство людей нуждается в родине,
И лишь немногие — в принципе деконструкции.
Составом воды не напиться, вода и знание —
В известном противоречии, как вы поняли.
Дозируя мерно влиянье на ход истории,
Не дальше продвинешься римского основания.
Рим — не треугольник, его оснований — мало ли?
Да, он обоснован, но людям нужнее родина,
Как помнится с детства: в пруду аргонавты плавали,
И в очи циклопьи глядела на них смородина.
Конечно, берешь ты гроздь, разложил по ягоде,
Повыдавил семечки, счел их, прожилки кожицы
Все пересчитал — и некому стало пялиться.
Так Рим не равен сумме сторон, и, как это
Ни странно, люди — это с рожденья — ножницы.
Спасает только, что ткань — с сотворенья — в пяльцах.

Из спячки выпал, выполз, возмечтал
Какой-то снег очередной, и в городе
У всех созданий провалились крыши,
Блаженно стало на домах, прохладно,
Проветривалась внутренность, и ладно
Так шелестели сумерки все тише,
Хотя был день. И леденели бороды,
И синий дым в пространстве замерзал
Над трубами полопавшихся пальцев,
Потрескавшихся глаз.
Здесь жил когда-то академик Мальцев —
А может, и не раз,
Здесь мы живем и вновь когда-то будем,
И в эту память мысленно гремят
Бесцельность ссор, беспечность правосудий,
Превратности гранат.
Учебник по науке возрожденья —
Явленье снега с неба до земли.
Так с ног до головы растет растенье,
И множатся нули,
И в эти дни все будущие зимы
Встают перед лицом
Так явственно, но так неповторимо
Меж небом и крыльцом.

Зима приходит — берега не видно.
Скажу: подвинься. Я сижу здесь вечно,
Смотрю на берег, чтобы мог он встречно
Смотреть кустами, розами, насквозь.
Какие розы? — вскинула обидно
Две старых лодки, образуя ось
На дремлющем лице прекраснодушья.
На берегу зима, роз стало more,
И завтра ты погибнешь от удушья,
Как будто время выдохнет само,
Вздохнет спокойно, ровно — и подохнет.
More роз! Пестреет море на руке.
Меж линий тесных все на свете сохнет,
Коль помогают мази — так не те,
Не тем, не там, где море замерзает,
Где прочность устает в материке,
Я там усну, как птицы улетают,
Усни и ты меня на языке,
Где крошки моря, как останки неба,
Где звуки, леденящиеся врозь…
И если вдруг оттает море, где бы
Я ни был, снова образуют ось
Зима и время, сшитые иголкой
Моей судьбы в пожизненный цветок…
Материка ужасные осколки
Храня в платке, не будешь одинок.

Круги подглазные наподобие тех морей,
Что не те, опять просквозили из-под обоев.
Незаметно твоя родина стала моей,
Подменяя тебя, и нас не осталось обоих.
Растворившись, как жидкость в жидкости, подытожить:
Мы ни капли ни знаем о мире, помимо отчества.
Выбирать человека — это одно и то же,
Что во всех лотереях выиграть одиночество.
В этом мире дискоординация — не закон,
Это нация. Мы, как всегда, обменялись расой.
Если кто-то из нас в прошлой жизни и был моряком,
В этой жизни мы быть моряком перестали разом.
Это разум — большая чистилища, моря дворница,
Это разность мешает — так, что аж сумма портится.
Если мир — это камень, обои — бумага все-таки,
И они обернут, но тогда всем наступят ножницы…
По закону любой постморской, посткаютной комнаты,
Если снимешь картины — с тобой остаются рожицы.

Меня обвиняют многие в ограниченном круге пороков,
Что наводит на мысль, что все обвинения — правда.
Обоснованность первой судьбы моей подлежит
                                                           большому сомнению,
Осмеянию со стороны пророков,
Осмыслению из засады,
Обелению с затемнением.
Закономерность второй трактуется однозначно:
Закономерна.
Закрома переполнены, и слишком невзрачно
На глазах появляются слезы, на них же гибнет Вселенная
Каждый раз — так, как будто подстроено ранее
Или это всего лишь запись прошлого взрыва.
Каждый раз, почти доводя тебя до сгорания,
Я сильнее хочу разрыва.
Для меня давно все люди делятся на конкурентов
И любимых (конкурентов), а также на полных тупиц
(Конкурентов), но я доверяю на сто процентов
Создателю всех вышеназванных лиц.
Я пою хором гораздо чаще, чем замечаю наличие хора.
Я никогда не читал Кьеркегора,
Но меня упрекают в подражательстве божественному
Ужасу мира, открывающегося жестами —
Это почти что шрифт Брайля, понятый интуитивно.
Я еще не слепой, и от этого мне противно.
Я хочу обменяться вестями с Тобой, но к месту ли?
Безусловно, заслуживая высшей меры в виде химеры,
Я провозглашаю почти астматически:
Да, но знаете ли вы что-то, что было б вернее веры —
Хотя бы гипотетически?
Мне запрещено разговаривать с вами, и я обращаюсь выше.
Я гораздо хуже всех чудовищ, известных ранее.
Я пишу энциклопедию себя — утверждает ли РАН ее?
Извини, я уже не могу становиться тише.
Соли в мире достаточно, так и растут кристаллы —
Так, что банки бесшовные ровно по швам и треснут.
Есть условия, в которых прекращают работать шкалы.
По шкалам — тесно.