|
Материалы номера № 32 (237), 2016 г.
Нина КРАСНОВА
ПОЭТ ВОЗНЕСЕНСКИЙ В ЕДИНСТВЕННОМ ЭКЗЕМПЛЯРЕ
(Заметки о поэзии Андрея Вознесенского на примере книги "Casino “Россия”" и т. д.)
А его игра со словом, за которую его ругают его оппоненты, за которую его упрекают, она же — в самой природе поэта и в самой его профессии! Без игры нет искусства! Без игры нет поэзии и нет поэта! Настоящие поэты — это люди долгого детства (как сказал когда-то в своей книге Евгений Богат), и Пушкин был человеком долгого детства, между прочим! Настоящие поэты — это вечные (в душе своей) дети, то есть гении. А дети больше всего на свете любят игры. Игра развивает ум, развивает фантазию, развивает воображение. Без игры нет поэзии и нет вообще никакого искусства (ни искусства поэзии, ни искусства театра и кино, ни искусства живописи, ни искусства музыки, танца, балета — ни-че-го! Без игры даже любовь — скука, и все отношения между людьми — скука, и сама жизнь — скука. Именно игра (не только она, но и она) вносит элемент поэзии, то есть элемент красоты, и в отношения между людьми, и в любовь, и в жизнь, и во все виды и жанры искусства (поэзия и красота — слова-синонимы).
2.XI.1997
Игра в поэзии
Без искусства нет красоты и нет поэзии.
Искусство — само по себе и есть игра. И жизнь — игра. И любовь — игра (ибо она во многом идет от мечты, от фантазии, от воображения). И если кто-то говорит, что игра не нужна в поэзии, в искусстве и в самой жизни, значит, он не поэт и вообще не художник! (Даже если у него в кармане лежит удостоверение, билет члена Союза писателей, художников и т. д.)
А возьмите наш русский фольклор. Да он же весь замешан на игре! Что, как не игра, все наши русские народные обрядовые, свадебные, плясовые, хороводные песни, колядки, веснянки, "овсени-таусени", "виноградья", потешки, заклички, корилки, баюкалки, пестованья, загадки, считалочки, скоморошины, скороговорки… гаданья, заговоры, присушки… Игра — синоним поэзии и красоты. Через игру наши предки привносили в свою жизнь поэзию и красоту, которой, может быть, не хватало в самой жизни, как таковой, и без чего жизнь была бы тяжким бременем, беспросветной рутиной и смертной скукой.
Я бы сказала так: чем больше в стихах игры — тем больше поэзии и красоты. И чем больше поэт — "игрун" (а значит — и дитя) в своих стихах, чем больше он занимается в своих стихах игрой (в слова, в образы, в метафоры и т. д.), чем больше он заражается этой игрой, чем больше он отдается ей, тем больше он поэт.
И в этом смысле Андрей Вознесенский из всех поэтов нашего времени и из всех поэтов века — больше всего поэт! Он — самый "игровой" из всех наших поэтов! Он всем дает в этом сто очков вперед! И (сейчас я скажу мысль, которая кое-кому покажется странной и, может быть, крамольной и кощунственной) он по сути своей и по корням своим куда более русский, чем иные самые что ни на есть русофильские поэты с их унылыми, банальными, однообразными и по ритму, и по образам, и по всей эстетике, и по всему виршами. И связь с русским фольклором у него куда более глубинная, чем у каждого из них. И он ближе всего стоит к фольклору с его антишаблонами и антискукой и больше всего взял от него для своей поэзии. Но только он как истинный художник не пытается "копировать" этот фольклор, писать стихи а ля фольклор, а трансформирует, интерпретирует его в самом себе, в своей душе, переплавляет его в своей флюменговой печи, как редкостные цветные металлы, и выдает в виде своей собственной, оригинальной продукции.
2.XI.1997
Потешки, страшилки и другие формы фольклора
Я думаю, что Андрей Вознесенский и сам не догадывается или и сам догадывается, что многие его стихи близко стоят к русскому фольклору (особенно к городскому фольклору, что естественно для уроженца и жителя не села, а столицы, для Москвы, которую Исаковский, правда, да и не только он, называл "большой деревней"), и что они идут у поэта от этого самого фольклора с его вечной игрой и от детства поэта, а не от головы.
Например, эти стихи, напоминающие собой детские страшилки:
Гений Мобиля создал,
Мобиль гения сожрал!
Или вот эти стихи, напоминающие собой детские считалочки и потешки, основанные на некоторой несуразице:
По утрам надев трусы,
Не забудьте про часы!
Чем это не потешка?
Или, например, вот эти стихи, напоминающие собой детский стишок "У попа была собака. Он ее любил. Она съела кусок мяса. Он ее убил. В землю закопал, на камне написал: у попа была собака…" и т. д. Или "Жил-был поп, толоконный лоб"… Но только у Вознесенского все — в трансформированном виде, в своем стиле, со своей образной системой и поэтикой:
У пса был поп,
У попсы был флоп,
Пес попа сожрал,
Песню записал…
Или вот эти стихи, отдаленно, напоминающие частушку, но только они с современной лексикой, на новейшем современном материале:
А Мадонна из Зарядья
тройню черных родила.
"Дистанционное зачатье" —
утверждет. Ну дела!
Сравните это с частушкой: "Мильцанер, мильцанер, Разбери мои дела. Никому я не давала, почему я родила?"
А вот еще у Вознесенского частушка на современном материале, с бандитской "разборкой", с магнитной рифмой, с аллитерацией:
Красен от разборки
Снег, как простыня.
Нюрка в Нью-Йорке,
Выпей за меня!
А если обратиться к ранним стихам Андрея Вознесенского, то и там мы найдем частушку:
Мы, как дьяволы, работали,
а сегодня — пей, гуляй!
Гуляй!..
Девкам юбки заголяй!
(Эти стихи я взяла из ранней поэмы Андрея Вознесенского "Мастера", которая, кстати сказать, вся основана на русском фольклоре.)
7.XI.1997
Частушка
У нас в литературе есть несколько поэтов, которые считаются профессиональными частушечниками: Виктор Боков, Николай Старшинов, Александр Бобров. Считается, и это так и есть, что лучше них никто у нас не любит и не ценит частушку и никто лучше них не разбирается в ней. Тем более поэты-авангардисты, поэты-модернисты, поэты-урбанисты. Считается, что вкус на частушки есть только у наших поэтов-почвенников.
Но вкус на частушки есть и у Андрея Вознесенского! Да еще какой! И настоящую хорошую частушку он умеет ценить не хуже наших профессинальных частушечников. Об этом говорят и его стихи в форме частушек в стиле модерн, частушки нового образца. Об этом говорит и маленький сюжет из заметок Вознесенского о Самаре (в книге "На виртуальном ветру"), где Вознесенский рассуждает о частушке и высказывает свой взгляд на нее, под своим углом зрения, под своим ракурсом. В Самаре, на набережной, поэт увидел на парапете, у самой воды "белой краской" написанные "народные стихи, русский видеорэп":
Лёха, служи, как дед служил,
А дед на службу … ложил.
И вот что Вознесенский сказал об этом на страницах своей книги, причем с юмором и улыбкой:
"Как культурны современные поэты! Это изысканный народный эффуизм. Почему народный поэт задрапировал откровенный термин многоточием? Ведь никто не контролировал его ночного творчества. Думается, он, 19-летний солдат из соседней в/ч, рассчитывал вызвать ответное напряжение интеллекта в мозгу уличного читателя. Он целомудренно уподобил улицу академической книжной странице".
"Почему меня остановил этот постмодернистски видеом? Это редчайший, драгоценный для русской поэзии размер. Им написана знаменитая “Сивилла” М. Цветаевой…"
Здесь же Андрей Вознесенский говорит и о частушках Нины Красновой:
"Озорна и целомудренна ненормативная лексика в стихих рязанской красной девицы Нины Красновой".
У Андрея Вознесенского свой взгляд на частушку, на народное творчество. И свой вкус на все это. И напрасно кто-то думает, что Андрей не способен воспринять и оценить все это. Если у художника есть вкус к слову, то он есть у него к слову в любой форме. Если человек способен оценить великую мировую культуру со всеми ее течениями и направлениями, и модернизм, и старинную икону, то он способен оценить и частушку. У него не может быть плохого вкуса на частушку, если у него вообще хороший вкус на искусство.
2.XI.1997
Русская народная песня
В некоторых стихах, строфах Андрея Вознесенского слышатся отголоски русских народных песен. Например, в строчках поэмы "Черный ворон":
Над тобой незримо реет
черный ворон, рейвен, рейвен,
Сколько он склевал царевен!..
Весь он в черном, стиль Диор.
Сейчас какой-нибудь специалист по фольклору возмутится и скажет: "Да во что же Вознесенский превратил черного ворона? И песню, и героя песни? Да как Вознесенский смел изуродовать русский фольклор? Одеть ворона в стиль Диор и т. д.?" А по-моему, Андрей Вознесенский одел ворона в очень приличный костюм, в смокинг, и выпустил этого героя в высший свет, то есть поднял на новую планку поэзии! И не скопировал его под копирку, а подошел к нему как художник, как творец, как стилист-визажист-модельер Зверев или Зайцев, и сделал из дикого ворона вполне цивилизованную птицу, но суть ворона от этого не изменилась, натура его осталась такой же хищной. В этом и соль! Хищник остается хищником в любой ситуации, в любых условиях и в любые времена и в любом наряде (как волк в овечьей шкуре). И цивилизованный ворон не менее опасен, чем дикий. Но в то же время ворон в стихах Вознесенского уже не так страшен, как в русской народной песне. Он даже немного забавен и смешон. У Вознесенского получился свой ворон, в новой аранжировке и интерпретации. Браво, Андрей Вознесеский! Что я могу еще сказать?
Конечно, критики вольны поругать Андрея Вознесенского. Но я бы дала ему Орден Леля 60-70-х годов, Орден 1-й степени. За его осмысление, переосмысление и за своеобразное использование фольклора в своем творчестве.
2.XI.1997
Частушка с палиндромом
Есть у Андрея Вознесенского и такие строчки, которые вполне могут стать частушками. Например, вот эта: строчка-палиндром. Если прочитать ее четыре раза, с видоизменением, получится частушка с палиндромом. Блестящая частушка нового образца, в стиле авангарда:
Милым пуп мылим.
Мылим пуп милым.
Милым пуп мылим
Мылим пуп милым.
2.XI.1997
Орфоэпия
Кругомёты Андрея Вознесенского тоже взялись у него не с неба, как "с неба звездочка упала", и они — не нечто заумное и искусственное для нашей поэзии. Они, как и все "изобретения" Андрея Вознесенского, — в природе русского языка, и они тоже идут от фольклора и от детства. Все лучшее (как и худшее?) закладывается в нас с детства.
Когда я была маленькой, у ребят моего двора и у ребят моего детского сада, в который я ходила с двух лет, был популярным вот такой стишок с ненормативной лексикой, которая никому из нас не казалась грубой, а казалась просто смешной и веселой:
Папе сделали ботинки,
не ботинки — полботинки.
Папа ходит по избе,
бьет мамашу…
Папе сделали ботинки,
не ботинки — полботинки… и т. д.
Чем это не синтаксический кругомёт?
Мы читали этот стишок на улице, во дворе, иногда хором, как речевку или как рэп, и удивлялись чуду созвучия, которое образовывалось при слиянии слов "папе сделали". И, сами того не понимая, проходили школу поэзии, уроки орфоэпии.
А вот строки русской народной песни с элементами, зачатками кругомётов Андрея Вознесенского, которую дети нашего двора пели в детстве, а с ними и я:
Во мху я, во мху я,
Во мху я, девушка, гуляла.
Уху я, уху я,
Уху я, девушка, варила.
Или:
Купил доху я на меху я…
Сравните это с кругомётом Андрея Вознесенского:
О ПАЖ — О ПАЖОПАЖОПАЖОПА!
Или с таким экзерсисом Андрея Вознесенского:
Бык АПИС ДЕцибелы рвет…
Я не собираюсь делать в своих заметках целого исследования на тему: Андрей Вознесенский и русский фольклор… Я только слегка притронулась к этой теме и только слегка, пунктирно, контурно обозначила эту тему. А каждый читатель может развить ее, внимательнее прочитав стихи Андрея Вознесенского, внимательно вглядевшись и вслушавшись в них. И привести свои примеры, найти у него другие аналогии с фольклором.
2.XI.1997
Художественные крайности
Не бывает игры без баловства, без озорства, без вольностей, без перебора, без перехлестов и без каких-то крайностей. Крайняя форма баловства, самая крайняя крайность — хулиганство! У всех настоящих поэтов, у всех серьезных поэтов мы найдем элементы баловства, озорства и хулиганства в стихах! И у Пушкина ("Бывало, брат Пушкин такое отпузырит!"), и у Есенина! Чем талантливее поэт, тем сильнее у него амплитуда колебания от высокого к низкому, которое у большого поэта — тоже предмет высокого искусства, и от низкого к высокому! Тем шире диапазон его! Кто-то из политиков (Бухарин?) сказал про Павла Васильева: "Он хулиган пуще Есенина!"
"Слыл поэт за хулигана" — это Андрей Вознесенский сказал об Алене Гинзберге. То же самое можно сказать про каждого большого поэта.
Про Андрея Вознесенского можно сказать, он хулиган пуще и Гинзберга, и Есенина, и Пушкина, и Баркова (не зря у Вознесенского есть видеом с Барковым).
Но Андрей Вознесенский — "хулиган" интеллигентный, аристократичный, академичный ("академхулиган", почетный член нескольких академий мира), и, пожалуй, в этом ближе к Пушкину, чем к Есенину (хотя Есенин в своей поэзии соблюдал строгую меру в использовании ненормативной лексики, и прибегал к ней только в самых исключительных случаях, и не допускал ее даже в своих частушках, но уж если врежет эту лексику в свои стихи, то врежет по полной программе, так, что никому мало не покажется). Я бы сказала, Вознесенский в поэзии — художественный хулиган, иносказательный, с прозрачным намеком, с легкой драпировкой. И не по-простонародному грубый, а очень тонкий, изысканный. И его поэтические "хулиганства" очень эстетичны, высокоискусны и даже виртуозны и в то же время понятны. И стилистически оправданы. И редко доходят до прямого мата, до прямой ненормативной лексики, только там, где без этого нельзя обойтись и где это служит наилучшему воплощению художественной задачи.
Андрей Вознесеский пишет в своем эссе "Из Самары с “амур”":
"Я против прямой ненормативной лексики, если она не художественный образ. Может, я отстал от жизни? А Пушкин? Ведь именно Цветаева заметила, что он “Европу только с жопой рифмовал”. Но у Пушкина все это было изящной, лукавой игрой художника.
Мат в мировой литературе ныне переходит в классический мелодизм…"
А в интервью с Дмитрием Дибровым Андрей Возне-сенский сказал, что "мат в поэзии нашего времени — выражение предоставившейся художественной свободы, и когда художники выговорятся, они отойдут от этого мата". — И вернутся на круги своя. И у нас мат перейдет в "классический мелодизм".
Вот некоторые примеры поэтического хулиганства Андрея Вознесенского из его прежних книг:
1. Обращение к советским ханжам, которые ни один шедевр с обнаженной женщиной не могут воспринимать без идейной подоплеки:
Вы ренуаровское "ню"
одели в идейную хайню.
2. Обращение к министру минеральных удобрений, который призывает отравлять землю вредными химикатами:
Ах, министр, не пистицидьте!
3. Обращение к жителям Крыжополя и Витебска:
Крыжопляне и витебляне. (…вит ебляне.)
4. Обращение к перебросчику северных рек на юг:
Рек перебросчик окаянный
Обь, твою мать, вспять обратить не вправе!
5. Обращение к самому себе:
Всем плохо, а мне — плохуительно.
6. Обращение к хирургу:
Херуга
Везде, во всех приведенных мной примерах у Андрея Вознесенского — потрясающее чувство русского крепкого слова и соблюдение чувства меры, которое не только не снижает эффекта употребления крепких русских слов или подразумеваемых слов, а — еще больше усиливет его! И еще больше впечатляет читателя! У Андрея Вознесенского есть чему поучиться в поэзии вообще, и в искусстве владения жанром "эффуизма", в частности, и искусству драпировки.
Есть поэтические хулиганства, поэтические вольности и в новой книге Андрея Вознесенского "Casino “Россия”".
1. Вот в форме рекламы:
Опасайтесь связи сотовой
А особенно двухсотовой!
Блеск! — как сказала бы людоедка Эллочка.
Сотовая телефонная связь — и сотовая сексуальная связь. Это, можно сказать, тоже кругомёт, только смысловой.
2. Вот в форме видеома с кругомётом. "Анализ отношения власти и интеллигенции" (см. стр. 65):
АНАЛИЗ АНАЛИЗАНАЛИЗАНАЛИЗАНА… и т. д.
("АНА ЛИЗАНА"; "АНА ЛИЗА" — "АНА ЛИЗАНА". — Н. К.)
Тут ничего не надо объяснять. Тут комментарии излишни, как говорится.
3. А вот в форме прозы. Эпизод из поэмы "Casino “Россия”":
Герой с поэтозвездным именем и героиня с кинозвездным именем после своих хождений по мукам, промокшие под дождем, всю ночь просидели в аэропорту, не спамши, не жрамши.
"Мелочь все это, — бодрился я. — Зато как прекрасно, что мы здесь одни, на необитаемой земле, никто нас не знает"…
Тут самый небритый и отвратный (пассажир. — Н. К.) оторвался от хвоста (буфетной очереди. — Н. К.) и направился к ним: "Здравствуйте…" И он назвал твое кинозвездное имя.
Очередь остолбенела.
С непроницаемым лицом ты ответила неземным, четко поставленным голосом:
"Здравстуйте, е. вашу мать!" (Шок! После которого у любого нормального человека возникает прилив гомерического хохота или прилив негодования! — Н. К.)
(…)
Сев за столик, я спросил: "Что с тобою?" — "А что, что я такого сказала?" — "Ты сказала: "………".
"Не может быть. Я думала, что я не вслух, а про себя сказала. С недосыпа, наверное".
"Это круто!" — как сказал бы сам Андрей Вознесенский. Но кто скажет, что эта сценка выполнена поэтом не здорово и художественно не оправдано? Это тот случай, когда низкий штиль представляет собой высокий штиль прозы!
Гении — люди крайностей.
1.XI.1997
Хулиганство в стихах
Андрей Вознесенский в поэзии — хулиган похлеще Баркова и Пушкина и моего земляка Есенина!
Я обожаю поэтические хулиганства Андрея Вознесенского! Они у него, если можно так сказать, очень художественные, очень культурные, очень интеллигентные, изящные и, конечно, остроумные и смешные. Я вижу в них свет чистой поэзии, высокой поэзии (а низкой поэзии не бывает). Высокие образцы чистой поэзии.
Вот один из них. Видеом с кругомётом в виде нотной записи музыкальной фразы, в виде клавира, на фоне фамилии писателя ОЛБИ, которая вызвала у поэта интересные ассоциации и притянула к себе интересную рифму.
ДОЛБИДОЛБИДОЛБИДОЛ Б…ИДОЛ (ДОЛБИ ИДОЛ-ДОЛБИДОЛ ОЛБИ) и т. д.
Фраза поется! Фраза льется! Она вся насыщена энергией фаллических дионисий.
В ней есть что-то и от русской частушки, и от потешки, и от заклички, и от скороговорки! И в то же время — она не частушка и не потешка и не закличка и не скороговорка — а какой-то особый андреевовознесенский жанр — развлекушка, смехуюшка? но очень экстравагантная и пикантная!
Когда я вникла в смысл этого кругомёта, я остОЛБИнела, осДОЛБИнела от изумления, восхищения и восторга! А потом хохотала целых полчаса и хлопала в ладоши и восклицала про себя: "Ай да Вознесенский! Ай да сукин сын!" Ай да идол всех любителей русской поэзии, русского авангарда!
Ай да создатель своих шедевров поэзии! Ай да Бог российского авангарда! Не японский Бог, российский!
1.XI.1997
Постсоветский Ренессанс
Ну вот, например, есть у Андрея Вознесенского (в новой книге "Casino “Россия”") такой новый видеом — иллюстрация к текстам итальянского Ренессанса.
Фрагмент фирменных женских джинсов — гульфик с металлической молнией. Молния как будто закрыта (заперта) на замок, но только в верхней своей части, а в нижней сломана, со щелью, то есть с открытым входом внутрь джинсов. Весь гульфик напоминает вульву из учебника анатомии, и замок здесь играет чисто символическую роль. На движке замка — три буквы, которые слева направо читаются как ЗИП, а справа налево — ПИЗ. А на отвороте гульфика — буквы, которые слева направо читаются как АД АД (там, за гульфиком, вход в ад), а справа налево — ДА ДА. Если сложить буквы на движке с буквами на отвороте гульфика, в определенном порядке, получается… Тот, кто умеет складывать из букв слова, сам видит, что получается… А на пуговке пояса — проступают две буквы В и О, из них получается слово ВО, которое может обозначать и негодование, и упрек моралиста и собирателя компромата: во пиз… с открытым (полузакрытым) замком (!), и высшую оценку зрителя — поднятым пальцем: во пиз!
Очень много юморного смысла, эротики и вызова в этом видеоме с джинсами! Его можно было бы назвать и "Портрет девушки эпохи постсоветского Ренессанса" — хотя на видеоме нет лица этой девушки, но ее характер, ее натура — все это тут есть и подано крупным планом, во всей красе.
Эта иллюстрация как нельзя лучше подходит к поэме Вознесенского "Компра"!
(Продолжение в след. номере)
| |