Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 37 (242), 2016 г.



Нина КРАСНОВА
ПОЭТ ВОЗНЕСЕНСКИЙ В ЕДИНСТВЕННОМ ЭКЗЕМПЛЯРЕ
(Заметки о поэзии Андрея Вознесенского на примере книги "Casino “Россия”" и т. д.)

Талантливому человеку всегда невыносимей, труднее жить — быть среди неталантливых, малоталантливых, серых и просто бездарных. Им легче жить на свете. А талантливого они будут ругать и принижать, говорить, что он бездарен и что они талантливее его, а он бездарен.
Андрей Вознесенский сказал им:

Правы вы. Но тем не менее
мне, а не кому-нибудь
Бог посылае вдохновенье.
Значит, праведен мой путь.

Некоторые любят говорить, что раньше, в 60-е годы, он писал лучше, а сейчас пишет хуже, совсем деградировал. Но, сколько я их знаю, они всегда так говорят. И, сколько я помню, они всегда ругали его: и 10, и 20 лет назад.
Андрей Вознесенский сказал про них:

Вам шипится, а мне пишется.

Чтобы сочинить одну такую строчку, им всем, взятым вместе, не хватило бы таланта. Даже если бы они объединили свои усилия, и тогда они не смогли бы сочинить одну эту строчку, которая стоит всех их избранных томов и полных собраний сочинений.

8.XI.1997



Тяга вверх

Андрей Вознесенский именно такой ПОЭТ, который способен целых два или три часа держать зал (только одними своими стихами)…
Я не знаю, кто из тех "дорогих литсобратьев", которые моют кости Андрею Вознесенскому, смог бы держать зал только своими стихами столько времени! Никто, ни один из них!
Вот и говори, кто поэт, а кто нет. Вот и говори, чьи стихи понятны и нужны народу, а чьи — нет.

В своих заметках о Самаре Андрей Вознесенский приводит типичную фразу американского тинейджера: "Пойду, блин, отрублюсь на вечере поэзии…", — Я думаю, большинство зрителей Зала Чайковского приходит на вечер поэзии Андрея Вознесенского, чтобы "отрубиться", испытать "кайф", отвлечься от прозы жизни, окунуться в мир "чистой поэзии", улететь в третью реальность, подняться, возвыситься душой над текущими проблемами, над суетой сует, над материальными интересами и потребностями, вкусить духовной пищи "без нитратов", утолить свой "духовный голод", свою "духовную жажду", попарить в облаках, в небе и посмотреть на самих себя же с высоты неба.
Андрей Вознеснский сказал когда-то:

Небом единым жив человек!

То есть своей тягой к высокому! Мечтами, фантазиями, воображением, грезами (не грезами грязи). То есть ПОЭЗИЕЙ в широком смысле.
Почитатели Андрея Вознесенского живы его поэзией, небом его поэзии… Я и себя имею в виду под этими почитателями. Я и сама не только его читатель(ница), но и почитатель(ница).
А что происходит, что творится в Зале Чайковского после авторских вечеров Андрея Вознесенского! Толпы и толпы людей ломятся в очередь за его книгами и к нему и за его автографами (как в советское время ломились в очередь за колбасой, или, наверное, как в советское время люди стояли в очередь за хлебом по карточкам).

7.XI.1997



Друзья и враги

К поэзии Андрея Вознесенского нельзя подходить с общей меркой. Потому что он — явление, из ряда вон выходящее, выходящее за общие рамки и мерки.
Владимир Солоухин когда-то сравнил его поэзию с кактусом.
К кактусу нельзя подходить с той же меркой, что, например, к одуванчику и васильку, и считать кактус некрасивым, потому что он не похож на одуванчик и василек. А может быть, он — гладиолус, а может быть, он — гиацинт (связанный своими корнями не только с русской культурой, но и с античной и с еще какой-нибудь). А может быть, он — ландыш. К гадиолусу или гиацинту и к ландышу или тюльпану нельзя подходить с одной и той же общей для всех меркой.
Ошибка "литсобратьев" Вознесенского — в том, что они подходят к нему с той же меркой, что и ко всем и к себе.

Владимир Солоухин говорил: чем художник сам талантливее, тем лучше он способен оценить другого талантливого художника, даже если тот работает совсем в другой манере, и тем лучше он способен оценить другую поэтическую систему. Чем талантливее поэт, тем он шире и разностороннее в своих взглядах на поэзию. Сам он, кстати, очень любил и ценил Андрея Вознесенского. И когда-то помог ему напечатать — во Владимире, — первую книгу стихов, "Мозаику", а в "Литературной газете" — поэму "Мастера".
Поэты, которые приемлют  одну (причем только свою) поэтическую систему и напрочь отвергают другую, которая им чужда, и ругают Вознесенского, говорит только о том и доказывает только то, что не он неталантлив, а они сами.

И не надо требовать от ландыша, чтобы он походил на одуванчик, как нельзя требовать от одувачика, чтобы он походил на ландыш или на тот же кактус.
Как говорится, пусть цветут все цветы…

Поэзия тем и хороша, что все поэты в ней разные и что каждый настоящий поэт в ней — неповторимый.
И Андрей Вознесенский в нашей поэзии — такой "цветок неповторимый", если говорить стихами "неповторимого цветка", которого зовут Сергей Есенин.

Даже не все и друзья понимают Андрея Вознесенского. Он говорит с горечью:

Друзья меня не понимают.
А кто понимает? Враги.

Да, враги иногда понимают тебя лучше, чем друзья. Они понимают, что ты — талант, "глыба". Видят в тебе своего конкурента. Значит, понимают, кто ты, и понимают тебя. Но все же и друзья его понимают.
Андрей Вознесенский говорит:

Нас поймут через поколенье…

Но и сейчас многие понимают его. А через поколенье, наверное, еще лучше поймут. Всех великих всегда понимали лучше всего не свои ровесники, не современники, а потомки. И Маяковского, и Есенина, и Пастернака, и Цветаеву… И Андрей Вознесенский такой художник, которого потомки оценят лучше, чем современники, хотя и среди современников у него поклонников и почитателей больше, чем у кого-либо.

Большое видится на расстояньи...

7.XI.1997



"Небесная программа"
(у каждого поэта своя)

Когда я была маленькая и мне было года три-четыре или пять лет, для меня самым большим чудом из всех научных изобретений было радио (а телевизоров тогда в России, по крайней мере у нас дома, в Рязани, в нашем подвале на улице Революции, не было). Меня неудержимо притягивал к себе черный круглый — в форме большой черной тарелки — репродуктор, висящий на стене, у окна, в углу, из которого слышались голоса всяких дядь, теть и детей. Песни, музыка, оперы, спектакли… Мне всегда казалось, что в репродукторе сидят маленькие человечки, навроде гномиков или куколок, и это они  устраивают там концерты для нас, всякие спектакли, радиопостановки… И мне всегда хотелось открыть репродуктор, как волшебную шкатулку, и посмотреть на этих человечков. И я спрашивала у своего брата Славки, который был старше меня на целых семь лет: "Слав, а там, в радиве, человечки живут?", — И удивлялась, когда он говорил: "Нет. Нет там никаких человечков". — "Как — нет? А кто же там тогда говорит, поет, играет?..", — "Никто…", — "Как — никто, когда там кто-то есть?.." Никак я не могла понять: если там никого нет, то как же это радио — неживой предмет — может говорить, петь, играть…
Мне всегда было интересно устройство радио. Оно всегда казалось мне каким-то чудом. И таким же чудом для меня, уже для взрослой, было и есть устройство головы Андрея Вознесенского.  Я всегда думаю: где они там у него в голове умещаются — всякие образы, метафоры, вся эта его поэзия? Какое интересное у него устройство головы, мозгов… и устройство души… Никогда не знаешь, что он тебе выдаст…  И никогда не знаешь, как это у него так получается все, что он делает. "Это же умонепостижимо!", если говорить его же стихами. Это какая-то загадка, тайна, мистика…
То, что может сделать в поэзии Андрей Вознесенский, не может сделать никто (каждый делает то, что может сам). И когда Андрей Вознесенский, якобы соглашаясь со своими оппонентами, которые считают, что и они могут писать стихи, как он, и даже еще лучше, говорит им:

Но верю я, моя родня, —
2717
поэтов нашей Федерации
стихи напишут за меня… —

Он прекрасно понимает, что никто ни из 2 тысяч 717-ти, ни из 200 тысяч, ни из 200 человек, ни из 20 человек, ни из 2 человек не напишет за него его стихи, которые может написать только он. Потому что ему это дано свыше. В него заложена Божья программа, "небесная программа", которую, эту свою программу, только он и может выполнить, и никто не сможет выполнить ее за него.

30.X.1997



Поэт в единственном экземпляре

Андрей Вознесенский — самый яркий поэт России не только 60-х годов (чего не хотят признать некоторые его менее яркие и менее известные и менее популярные коллеги, которые считают, что они лучше его, и пытаются внушить всем и самим себе, что его время вообще прошло)…  Андрей Вознесенский, — самый яркий поэт и 70-х, и 80-х, и 90-х годов! И вообще — наш самый яркий поэт XX века! Наряду с другими самыми яркими — с Блоком, Маяковским, Есениным… и т. д. Андрей Вознесенский — звезда поэзии первой величины, которю даже при самой большой близорукости самый близорукий любитель поэзии разглядит на небе поэзии невооруженным глазом, без всяких телескопов и прочих приспособлений.
Андрей Вознесенский — Король и Бог российского авангарда, авангардист, с которым никто из поэтов не может сравниться и который ни с кем несравним и который неповторим.

Пошли мне, Господь, второго,
Что вытянул петь со мной, —

написал он когда-то с тоской по подобному себе, по второму такому, как он. Но такого второго нет и не может быть. Каждый настоящий поэт в мире — первый и последний "цветок неповторимый".
В стихотворении, посвященном Белле Ахмадулиной, Андрей Вознесенский сказал:

Нас мало. Нас, может быть, четверо, —

четверо таких поэтов. Он, она, Евгений Евтушенко и Роберт Рождественский или Булат Окуджава?
А на своем последнем авторском вечере в Зале Чайковского (в 1997 году) он, обращаясь к сидящей в зале Белле и сужая круг созвездия поэтов и прибегая к приему обратной градации, то есть к литоте, сказал:

Нас мало. Нас, может быть, двое.

Я думаю, он сказал это из чувства дружбы и солидарности с Беллой, из чувства джентльментства, из чувства природной деликатности. Но он сам не может не сознавать и отлично сознает, что он — единственный и неповторимый в своем роде и ни с кем несравнимый, как и каждый настоящий поэт, как и сама Белла. И не зря он сказал в одном из своих последних стихотворений (как бы поправляя самого себя):

Я — в единственном экземпляре…

И второго такого экземпляра Господь на землю не послал, поступив очень мудро. Таких поэтов, как Андрей Вознесенский, не может быть ни четверо, ни десятеро, ни двое. Такие поэты не посылаются Богом и не являются в мир целыми связками, пучками, охапками, косяками и даже группами (даже если на первых порах и держатся группами). Андрей Вознесенский — у нас такой один-единственный во Вселенной поэзии, на всю Россию и на весь мир, и на все времена. Единственный в своем роде, как каждый настоящий поэт. Андрей Вознесенский — богоизбранный поэт — в единственном числе, в единственном экземпляре.
Он сказал о себе:

Я последний поэт России.

(Той России, "которой больше нет", как сказал бы Борис Чичибабин.)
Он первый — такой — поэт России. То есть (вернее) он первый и последний — такой — поэт России. Таких у нас никогда не было и никогда не будет.
Слава Богу, что он у нас есть! Гений made in Russia.

30—31 октября 1997 г.,
1—4 и 7—9 ноября 1997 г.,
5—8 марта 2014 г.



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru