Материалы номера № 31 (288), 2017 г.

Вознесенский — после болезни — говорил шепотом. Очень тихо. Но было все понятно. Заболев, он стал абсолютно похож — в моем представлении — на поэта. Даже более, чем в годы юности, когда не жалел собственного горла. Репортер времени. Пророк. У него были детское лицо и твердая рука. Однажды я сказал ему: лицо поэта — ваше лицо — это тоже поэзия. Он изумился: «Вы так считаете?».
Вознесенский всегда удивлял. Скорость, с которой поэт, точно ежедневная газета, отражал происходящие события, поражала. Мобильники, Интернет, дартс, ОРТ, НТВ, олигархи, Чулпан Хаматова, Шнур, Киркоров, Фрадков… все это атрибуты и герои поэзии Вознесенского… Зачем он это делал, возможно, напоминая кому-то ребенка, играющего в слова, как в игрушки?
Вознесенский понимал: скучно и занудно — не значит профессионально. Будучи профессиональным артистом, ветераном эстрады, он знал, как привлечь к себе внимание, как начать разговор на доступном современнику языке, чтобы потом сказать о главном — о душе. И тут поэт показывал обывателю его самого, как честное и порою нелицеприятное зеркало.

Картина не радужная. Такая — какая есть.

Иногда Вознесенский отказывался от жаргонных и бытовых словечек, как бы забывая о том, что нужно обязательно привлечь внимание, и говорил, вспоминая, что «поэт небом аккредитован», как настоящий парнасец. «Хищный глазомер» с годами не давал осечек.

Особый разговор — версификационное мастерство поэта. Его излюбленные приемы — усеченная строчка (в данном случае он наследник по прямой Андрея Белого), стремительная перемена ритма в жестких границах одного стихотворения, его характерный размер — раешный стих, хотя поэт не чурался и более привычных ямба и хорея… Об этом многое сказано, остается напомнить: о Вознесенском написано, наверное, не меньше, чем написал он сам. В чем его только не обвиняли! Хулители как бы не замечали, что самые жесткие оценки поэт уже вынес себе сам, называя себя то представителем плебса, то и вовсе, прости Господи, подлецом.
Одно из характерных произведений поэта — «Озеро жалости». Это стихотворение — как бы квинтэссенция позднего Вознесенского. Здесь есть все: и непревзойденная наблюдательность («Сплющен озера лик монголоидный»), и звук, и ритм, и главное — гуманистическая позиция.
На то Вознесенский и поэт, что при всем своем авангардизме (на мой взгляд, условном) он был (и остается!) художником пушкинской традиции, ни на секунду не забывавшем о том, что одно из основных предназначений поэта не только, как он сам пишет, «демонстрация языка», но и — «милость к падшим». Не только любовь к ближнему, но и «любовь к неближнему» — вот основной лейтмотив поэзии Вознесенского. Он верил в будущее страны: «Входят неворующие / Русские новейшие!» — и в нас, современников: «Темнеет. Мы жили убого. / Но пара незначащих фраз, / но белая роза бульдога, / но Бога присутствие в нас»…
А я верю, что Андрей Вознесенский в раю. И жалеет нас, бедных и несуразных жителей Земли.