Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 13 (321), 2018 г.



Евгений Степанов
Книга стихов из серии "Авангранды" "Империи"



М.: "Издательство Евгения Степанова", 2017



ИМПЕРИЯ ЛЮБВИ

Не каждый видит в себе свое плохое или недоброе. Обычно мы замечаем в себе только самое лучшее, а плохое приписываем проискам врагов. Евгений Степанов не только видит в себе недостатки, но и старается их по возможности ликвидировать, чтобы стать лучше. Эта духовная направленность особенно заметна в новой книге Евгения, которая называется "Империи". Почему "Империи"? Поэт условно делит мир на "империю греха" и "империю любви". Это империи во вненациональном, философском смысле слова. Но подтекстом, на мой взгляд, здесь читается и другое. Сегодня мы с вами являемся свидетелями становления очередной российской империи. И Евгений Степанов слово "империя" ставит во множественном числе: дескать, все империи одним миром мазаны, все они не очень дружат с человечностью. Поэт доходит порой в стихах до самобичевания. Впрочем, трудно судить со стороны, перехлестывает ли он в самокритике, подобно Ивану Грозному в письмах к князю Курбскому. Как бы там ни было, у меня есть ощущение, что самокритика у Степанова направлена на созидание. А степень откровенности поэта вызывает восхищение.
Евгений Степанов политикой интересуется, но сам в ней не участвует. В девяностые годы он прошел дорогой эмиграции, хотя эмиграция была "необъявленной". И, оттолкнувшись от Запада, вдруг понял, как дорога ему Россия.

Извне — оттуда — вот она
Россия — свет — восторг.
Россия — это Оптина,
А не оптовый торг.

Россия — сила Божия
И жар, и холода.
И дурь, и бездорожие…
И счастье, и беда.

Степанов по натуре — победитель. Но, мне кажется, в его мировоззрении присутствует такая парадоксальная вещь, как готовность к поражению. Искатели поражений — это люди, которые любят проверять себя "на вшивость". Ты, жизнелюб, забрался на чужую территорию, чтобы испытать себя и других: примут — не примут, справишься — не справишься. Евгений морально готов выйти из зоны комфорта и насладиться экспансией — или потерпеть поражение. Здесь следует отметить, что поражения бывают порой полезнее побед. Поражения целеустремленного человека — это, в сущности, непрямой путь к будущим победам. "Потому, что жизнь — победа над собою", — говорит Евгений Степанов. Близнецы, как и все "двойные" знаки, внутренне противоречивы. В этом их слабость. В этом их сила.

Я хочу кричать.
Но молчу.
Я хочу молчать,
Но кричу.

Я хочу сбежать
В Катманду.
Я хочу лежать,
Но иду.

Евгений Степанов — поэт с развитием. Если Мандельштам, как настаивают искусствоведы, развивался от простого — к сложному, Степанов, на мой взгляд, идет от хорошего — к лучшему. Евгению, как поэту плодовитому, очень важно "выписаться". А потом уже, на стадии подготовки к публикациям, в нем просыпается искусствовед, идет жесточайший отбор написанных текстов. Что ж, "кухня" у каждого — своя. Сборник "Империи" лишний раз доказывает действенность такого метода. Стихи Евгения наливаются поэтической силой, становятся мощнее, виртуознее, духовнее. "Я заброшу в небо флешку, так похожую на душу", — говорит поэт. Он старается брать все самое лучшее, найденное или подсмотренное у классиков и современников, конечно, с поправкой на свою незаурядную индивидуальность. Пути самосовершенствования неисчерпаемы. Например, можно еще больше разнообразить ритмику стихотворений, уходя в рифмованных произведениях от коротких силлабо-тонических строк. Меня всегда удивлял перечень любимых поэтов Евгения. Этот список для меня всегда неожидан. В нем, несомненно, присутствуют и чисто человеческие привязанности, и поиск оптимального для себя стиля. Там присутствуют и авангардисты Хлебников и Кручёных, и совершенно классические Есенин и Евтушенко, и наши современники Сергей Бирюков, Татьяна Бек и Сергей Арутюнов, тоже нисколько не похожие друг на друга. Умение любить разнообразное и мысленно противоположное — достоинство писателя.

Стихи Евгения пестрят свидетельствами своего времени. Он активно сообщает нам о том, что ему нравится и что не нравится. Это эмоционально окрашенная летопись нашего времени. И личность поэта здесь, безусловно, нам важнее, нежели жизненные подробности, о которых он нам сообщает. Очень важно, на мой взгляд, что вкладывает Евгений в понятие "поэзия". Какие компоненты ее составляют? Вот как это выглядит в авторском порядке. 1. Исповедь. 2. Покаяние. 3. Проповедь. 4. Молитва. 5. Отповедь. Мы видим, что исповедь названа поэтом первой. И это очень симптоматично. Душа разговаривает с Богом. Бог — первый читатель поэта.
Краткость — сестра таланта Евгения Степанова. Но краткость его всегда объемна. Затем, если соединить много-много краткостей, они складываются в большую поэму о жизни.

жизнь у меня жизнь
смерть у меня смерть
жизнь у меня смерть
смерть у меня жизнь

То, обернувшись, есть это. Это, обернувшись, есть то. Человечество чуть ли не с пеленок мыслило дуалистично. И Евгений Степанов, как настоящий философ-экзистенциалист, объединяет вечные противоположности в одном общем авторском понятии: жизнь-и-смерть. Не случайно Евгений стал автором и составителем антологии об ушедших поэтах "Они ушли. Они остались". Есть смысловое единство между тем, что он делает и что он пишет. Степанов — редкий поэт, который в своих стихах не врет и не притворяется. И этим, безусловно, ценен.

Что осталось? Вздохнуть и в дорогу собраться.
Что осталось? Уйти. Что осталось? Остаться.

Александр КАРПЕНКО



Плевать на деньги и понты
(в сокращении)

В подавляющем большинстве степановские стихи — довольно плотный настой высоких и низких истин вперемешку, обрамленный простыми, хоть и изобретательными рифмами, не чурающимися просторечия. Разглядеть высокий трагизм в "Империях" порой сложно: лирический герой словно сошел с последних, "юмористических", страниц советских литературных журналов. Он, не забывая комически сокрушаться о себе, бесконечно подтрунивает над собой и если изливается, то на грани "детской" поэзии.
Для безусловной классики у поэзии сатирического запала вечно не хватает отстраненности и даже холодности к бытию, интонации не коммунальной и площадной "любви-ненависти", но хотя бы приблизительного субъектного равенства человека и мира. Как избыть в себе стихи "человека толпы", никогда не являвшегося самим собой, никогда не знавшего, как ее покинуть, толпу? Да и есть ли предел у толпы, чтобы к нему устремиться? Постсоветская рутина москвича, "крутящегося ради денег", безотрадна и пуста, и сами стихотворения такого "живчика" часто выглядят беглыми заметками на полях, нежели наследием, оставляемым потомкам:

будильник — злее, чем угро –
кусок бекона
вонючий свальный грех метро
контора зона

Однако за строками неопровержимо стоят горькие истины. Если вслушаться, за обилием цветаевских тире и восклицаниями, коротким дыханием, хозяйственно-дневниковыми охами-вздохами изнывающего в пробочной пассажирской давке проступает ужас барачного мальчика перед страной, готовой пожрать его:

эти вечные страхи
точно красный террор
каждый день как на плахе
ждешь и ждешь приговор

– такое самоощущение обращается в мандельштамовскую манию преследования почти незамедлительно:

Власть это пасть оскал чекиста

– и т. п., но природа подобного испуга (физическая и моральная опустошенность дрязгами жалкой литераторской среды) ясна, но если она побуждает вписывать себя в экзистенциальную драму, то слава ей, поскольку именно так и меняется и масштаб видения сегодняшней российской трагедии:

бежать — отсюда — от себя
себя — сегодняшнего — даже
вчерашнего
бежать
тогда — и смерть
сейчас — и — смерть
смерть — это жизнь
здесь — так

– наиболее значимо в этом взбаламученном эскапизме — "здесь", символ Родины. Травма героя, его щенячья "радость выжившего" и пичужий страх неминуемых бедствий — из юности. Сила репрессивного аппарата, государственных карательных институций воплотилась в давнем деянии, когда за написание палиндромных и заумных текстов поэт оказывается в областной психиатрической больнице:

Решетки на оконной раме
И — сквозь решетки — чуткий луч

Он, исследователь "луговой латыни, потомок травы и ольхи", с непередаваемым ужасом видит войну как потоп, изничтожающий смыслы, и отвергает ее. Да, он солдат, но иных — не галицийских — кровавых полей. Верный мистическим откровениям вековой давности, провидит о Родине так:

Не знаю — может быть, и голь мы,
Потертые у нас порты.
Быть русским — значит с колокольни
Плевать на деньги и понты.

Быть русским — делать то, что можем,
Пахать, творить, молиться, петь,
И быть счастливым в храме Божьем,
А вне — терпеть.

Может быть, именно так происходит внутренне непреклонное отречение от золотого тельца, вскормившего эпоху, возвращение к заветам пращуров, ждущим каждого покинувшего Отчизну блудного сына? Может, так улучается сквозь решетки "обстоятельств непреодолимой силы" — луч Истины, "человечества-Христа", попавшего в плен греха? Возможно.

Сергей АРУТЮНОВ



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru