|
Материалы номера № 05 (377), 2020 г.
Н. И. Караменов
«В погоне за золотым тельцом: богатство и его достижение в мифологической картине мира Ф. Достоевского» М.: «Вест-Консалтинг», 2020
«Золотой телец» в современном понимании — это культ денег, синоним богатства, поклонения и владычества материальных ценностей, ставший символом капиталистической экономики. Мы привыкли думать, что нынешний упадок капиталистической системы — проблема экономическая. На самом деле это — кризис идеологии, в основе которого лежит кризис религиозный. Для здравомыслящего человека это очевидно, более того, об этом писал еще Ф. М. Достоевский, когда отправлял бедного студента к старухе-процентщице. Конфликт в романах Достоевского назревает на всех уровнях — материальном, идейном и духовном. Николай Караменов в своей новой книге развивает новый антропологический подход к прочтению романов Достоевского, и это логически обоснованное прочтение подчас вводит читателя в ступор. Герои знакомых нам со школьной скамьи романов на самом деле действуют в языческой системе координат. Так, например, автор подводит итоги исследованию знаменитой истории убийства: «"Преступление и наказание" отнюдь не о преступлении и наказании, а о материальном достоянии, которое, если исходить из художественной логики романа, может быть только у женщин, как носительниц плодородных и нарождательных функций. Другими словами, художественная, образная реальность романа существенно отличается от смысловой и представляет собой мир, где правят пожилые женщины». Чтобы кому-то дать, надо у кого-то взять. Получается, среди женщин действует принцип «сообщающихся сосудов», а Раскольников — инструмент перераспределения капитала. Непривычно? Еще бы. Верно ли по сути? Конечно. Когда люди не идут к Богу, то сползают к язычеству. Если я сейчас при деньгах, то все остальные — рабы. Основная задача господ — удержать капитал, главная цель невольника — вознестись на место господина. Раскольников мается между двумя полюсами: «тварь ли он дрожащая» или «право имеет»? Евангелие у него появляется лишь в последних абзацах романа, и это уже совсем другая история… А о чем, с точки зрения автора, роман «Идиот»? О человеке, которому необходимо, наукообразно выражаясь, «завершить гештальт». На поверхности следующее: князь Мышкин столкнулся с банальной грязью, не выдержал и повредился рассудком. Если же всмотреться пристальнее в сюжетную линию, мы видим не только ритуальное убийство, но и пародию на Евангелие, по-своему отыгранную центральными персонажами: «У Настасьи Филипповны, как пародии Христа, есть и свой Иуда — Рогожин. И Настасья Филипповна, как и Иисус, знает о своей скорой насильственной гибели, и в последний день перед гибелью, благодаря стараниям Рогожина, скрывает свой венчальный наряд старенькой мантильей, словно рубищем. И мертвой Настасья Филипповна будет лежать полностью укрытой, подобно тому, как Христос был накрыт плащаницей, будет даже некое подобие мирро — ждановская вода, которой, чтобы не слышалось трупного запаха, Рогожин окропит труп убитой им женщины». Но если для Настасьи Филлиповны этот театр оборачивается гибелью, то для князя Мышкина смерть любимой означает возвращение в первоначальное время творения, на Запад, откуда начались все его злоключения. И снова — конфликт мирского и надмирного, языческого и христианского начал, для разрешения которого понадобилась искупительная кровь. На протяжении всей книги Николай Караменов соблюдает структуру доказательства: тезис — доводы — демонстрация. Тезисы выглядят если не вызывающе, то оригинально, но доказательства подкрепляются столь убедительными аргументами, что вызывающее оторопь утверждение невозможно опровергнуть. Чего стоит заголовок статьи «Павел Смердяков как невеста Ивана Карамазова!». Да, под таким углом зрения «Братьев Карамазовых» мы точно не рассматривали: «Странным образом, но Смердяков и Катерина Ивановна "ссужают" своим возлюбленным мужчинам ровно три тысячи рублей — и это отнюдь не случайное совпадение в романе, а еще одно подтверждение страсти незаконнорожденного сына Фёдора Павловича к своему названному брату. Но принадлежащие Катерине Ивановне три тысячи, которые утаил от нее Дмитрий, не достались ей такими кровью и потом, как сумма в три тысячи рублей Смердякову: он в самом деле положил на них свою и чужую жизнь». Возвращаясь к общей концепции книги, повторю: пути достижения богатства у героев Достоевского сплошь языческие, поскольку в Христианстве «от трудов праведных не наживешь палат каменных». Впрочем, культ золотого тельца издавна конкурировал с Евангельскими заповедями. Неужели обычные люди, современники Достоевского, способны удержаться от этого искушения?.. Кушать-то хочется. Вот и получается, что под внешним смысловым слоем событий и действий, мы видим совсем иную картину, отличную от классической, изучаемой в школьной программе. «Идейность» Раскольникова, выбор поклонников Настасьи Филипповны, «влюбленность» Смердякова — явления одного порядка. Где деньги, там власть. И наоборот. В произведениях Достоевского удивительно сплетаются православие и язычество, общие мифологические формулы, характерные для религиозной картины мира разных народов. А для язычника что главное? Власть, статус, деньги. Ради денег совершаются убийства, а вовсе не из принципа. Революционеры в «Бесах» под видом борьбы за справедливость борются против матриархата, против власти женщин, у которых есть деньги: «Чтобы обрести власть, мужчина должен сопричаствовать авторитетной женщине и как бы перевоплотиться в нее, то есть, если применять понятия из социальной антропологии, женщина, подобно духу или бесу, обязана в него вселиться». Понятен антропологический подход, понятна и борьба за власть: подкаблучника можно назвать мужчиной только с очень большой натяжкой, и то — на безрыбье. Самое интересное, однако, в том, что к религии высшего порядка — христианству — не прийти, минуя эту ступень (пример Раскольникова весьма показателен). Книга Николая Караменова разворачивает перед нами контекстный слой романов Достоевского, о котором мы ранее и не задумывались. Но автор, анализируя мироощущение героев и их поступков в рамках языческих, мифологических представлений о достижении быстрого обогащения, показывает нам, что в произведениях этого классика есть абсолютно все: от поклонения Мамоне до стремления к святости. В общем, прав был И. Анненский, когда сказал: «Читайте Достоевского, любите Достоевского, — если можете, а не можете, браните Достоевского, но читайте… по возможности только его».
Вера КИУЛИНА
| |