Душа поэта предполагает ранимость — что делать? Таковы условия дара: ибо стихи, как правило, растут из ран — и боль, питающая их, сильнее других эмоций, равно явлений жизни.
Элла Крылова, не теряя силы, изначально присущей ее стихам (на протяжение лет меняющимся, конечно), осталась одна: уход любимого человека, мужа, с которым было прожито столько счастливых лет, не сглаживается годами, их летящими лентами, их мелькающими — часто серо и черно — днями…
Но стихи не кончаются, наоборот: варьируя тему горя, они возвышаются до общечеловеческого осмысления трагедии:
Я не люблю скандальный гвалт и лихость,
не научают мудрости они.
Покой, уединение и тихость
сиротские мне наполняют дни.
Люблю свой дом: картины и растенья,
и антикварный — с Невского — буфет.
И милые ко мне приходят тени,
не меркнет свеч уютный, теплый свет.
И среди теней может быть уют, ведь свет, померкнувший, все же остался: парадокс, на которых часто держится жизнь; хотя мало кому хочется изучать таковые собственной судьбой.
Крыловой пришлось — и сила преодоления засвидетельствована во многих стихах последней ее книги «Афродита Урания»…
Любовь бесконечна: тень того, кто помогал Элле жить и писать, рядом, и хоть не вступить в привычный контакт, можно ощутить таинственные, потусторонние вибрации — а не из них ли происходят стихи?
Ибо стих столь многим обязан звуку, а звук есть вибрация, переборы смысла, как гитарных струн.
Стихи, наполняющие книгу, тяжелые: они ломкие, как страницы былого, они пронизаны скорбью Ниобеи, которая вот-вот застынет от окончательного горя…
Но — они стихи, и подлинность их — как верность единственно возможного вектора.
Ну и что, что развеян прах?
Души в Небе живут и дышат.
А рука моя все в сердцах
кровью, черной от скорби, пишет
письма в рай. Пусть читают их
в Вечность взвившиеся любови.
На Земле не стало родных
ни по духу и ни по крови.
И вектор этот — следование своему поэтическому дару, бесконечное раскрытие всех его нюансов — Э. Крылова сохраняет до конца: пусть полыхая безумием одиночества, шквальной тоской, неутешностью горя.
И все равно — сквозь багровое марево этой жути — бесконечно проступает любовь, оправдывая и жизнь, и наименование очередного собрания стихов поэта.