|
Материалы номера № 04 (400), 2022 г.
ОБЗОР СТИХОТВОРНЫХ ПОДБОРОК, НАПЕЧАТАННЫХ В ГАЗЕТЕ «ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИЗВЕСТИЯ», № 2, 2022
* * *
Любовь Берёзкина находит сок поэзии там, где, казалось бы, лютуют низины жизни:
Запах столовки из прошлого века. Детства и бедности смесь. Город во мгле, город съел человека, Надо и городу есть.
Ибо поэзия везде — будучи свойством мира, она пропитывает любую реальность, и ангельское, и самое серое:
Было и нам на заре восемнадцать. Ангелы всюду лежат. Им надоело без дела шмонаться, Им не положен закат.
Стих Берёзкиной строится тугими лирическими порывами: он естественен, как утоление жажды, и внешняя его простота является, в сущности, виртуозностью: стихи как своего рода портрет индивидуального мастерства:
Становится прозрачней и печальней В том городе, подстриженном под ноль. И бьет на колокольне в медный чайник Пустою кружкой ангел шебутной. Гремит его огонь рыжеволосый. И на исходе прогоревших дней Встает из пепла северная осень Еще прекрасней, горше и нежней.
Современного и вечного сближая полюса, Берёзкина добивается интересных эффектов: и в сфере изобразительности, пластичности поэтического повествования, и в звуковом плане. …Возникают метафизические линии: они проявляются в линиях строк сквозь обыденность ощущений, но поэт расцвечивает их своим своеобразием:
Ты стал бледней, медлительней и тише. Ты смотришь вдаль, и даль глядит в тебя – Кого найдет, кого она услышит Сквозь призрачное эхо сентября?
Стихи Любови Берёзкиной будят интересное эхо в сознании читателя: тонкое, концентрическое и расходящееся серебряными кругами; они оставляют богатое послевкусие — верный признак подлинности дара и неординарности личности…
* * *
Вырваться!.. Из суммы сумм пресных правил, ограничений, навязанных стандартов, узлов условностей — всего-всего: вырваться:
В рамках запретов, дистанций, В мире, где знаки и числа — Боже, как хочется танцев, Без объяснения смысла! Хочется просто круженья, Легким пером с небосвода, В воздухе, без напряженья Плыть с ощущеньем свободы.
И поэзия Лады Баламут дает вариант полета, парения, поднебесья, ажурной легкости круженья… Сложные спирали — используя внешнюю простоту — закручивает поэт, предлагая предпочесть движение по восходящей… Ах, если бы кто слушал поэтов… Ведь у нас ныне все больше насчет туловища, вмещенная в него душа не учитывается, ибо оная не может обходиться без созвучий, наполненных лучевым смыслом… Тревожная «Баллада» бьет в бубны читательских сознаний, однако и удары могут оказаться своеобычной музыкой:
Во время чумы все болеют чумою… Мой друг, что там люди кричат под стеною? И в небе клубами кружит воронье? И что означает молчанье твое? Во время войны все следят за войною. Мой друг, отчего ты неласков со мною? Не даришь ни лент, ни колец, ни цветов И песен не слышишь за лязгом щитов?
Казалось бы, современность, не слышащая стихов из-за избыточности всего — и соблазнов, и информации — должна стыдливо потупиться… Эсхатологические мотивы логичны: нынешнее время пронизывает ими все, и Лада Баламут тонко переводит ощущения в строки:
Все тише наши голоса. Все громче звук бомбардировки. Все туже на ногах шнуровка И бесконечны полчаса.
Да пусть же будут бесконечными полчаса чтения стихов, высоких, таких, каких предлагает миру Лада Баламут…
* * *
Ювелирное мастерство Евгения Степанова подразумевает мудрость, словно она вытекает из факта суммы строк, касающихся бездн — в данном случае прощания с Виктором Мережко, одарившего людей замечательными сценариями и фильмами:
Я не успел — делишки, спешка — сказать ему, что он велик. Искусство Виктора Мережко — большой красивый материк. Как много в мире позолоты, как мало золота! Ценю Невероятные «Полеты…», неотменимую «Родню»…
Стихи, согретые теплом и добротою, — такая редкость в наши дни! Исходящие эти высокие волны, перевитые грустью, щедро выплескивает в данность Евгений Степанов, заставляя сопереживать, будя не модное ныне сострадание, калившее яркой нитью литературу русскую… Речь… Поэт, посвященный ей, втянутый в ее воронки, когда не бездны, приходит к неожиданным результатам:
Бывает речь-головоломка, Понятная едва-едва. Бывает просто и негромко Звучат высокие слова. Бывает речь мудра, толкова; Слова рифмуются, звенят. Но выразительнее слова — Молчание, поступок, взгляд.
Серебряная словесная скань вспыхивает на солнце таинственного и непостижимого духа, и тонко вьющиеся стихи Евгения Степанова представляют меру понимания мира, какая дается через боль, ее избыток, да и к выводам приходится приходить тяжелым: жизнь без боли — как еда без соли:
Боль — пронзительная. Грусть Стала чересчур большою. …Можно я к тебе прижмусь Телом и душою? Ты такая — о-ля-ля — Теплая красотка. …Тяжело, когда земля Жжет, как сковородка.
В пространных поэтических помещениях Евгения Степанова легко дышится и хорошо думается, а если они уводят в лабиринт, что ж — жизнь всегда на него похожа…
* * *
Юрий Казарин кует и льет слова, и звонит в них, как в колокол, и посылает ими стрелы, должные ранить сердца, чтобы истекла из них кровь сострадания. …стрелы, должные ранить умы: дабы не затянул жир повседневности, но проступила кровь мысли.
Словно солнцем тронута подкова — так сияет зрения обнова: медный купол медленно вдохнул слишком много неба золотого, выдохнул — и выгнул, и вогнул языком младенческое слово. Белым светом звезды говорят от тепла до холода родного. Звезды зябнут и до слез болят — как начальный и прощальный взгляд Господа, от смерти молодого.
Тут две фразы — развернутые в стихотворение, и насыщенность их горит рубинами и сверкает изумрудными оттенками пиров земных — и небесных, оттого и — Белым светом звезды говорят… Краткие, предельно компактные стихи Юрия Казарина раскрываются фантастической вместительностью: поэт признает только глобальные объемы:
Так умирают: остаются — но исчезают с высотой. И океан дрожит, как блюдце, наполненное пустотой. Собор вдыхает небо. Купол вздувается, плывет настил, как будто бог листву пощупал — и, золотую, отпустил.
Океаническое и соборное организуют зрение поэта: вещее, как у волхва; свой метафизический язык позволяет Юрию Казарину добиваться новых и новых эффектов, постоянно увеличивая постепенно творимый словесный свод, призванный осветлять пространство.
Александр БАЛТИН
| |