Материалы номера № 3 (423), 2024 г.

Я помню темные кварталы,
Где двухэтажные дома
Все в желтой краске и усталы,
Усталостью сводя с ума,

Впечатав жизнь в просветы окон,
Где еле виден огонек,
В молчании своем жестоком
Забыты Богом. Мотылек

Там ищет свет. Земля иная,
Иное небо смотрит вниз:
Там бег по кругу начинает
Печальный май.
Там стынет жизнь.

И в первой зелени убранстве
Под сенью старых тополей
В закрытом навсегда пространстве
Забытых улиц, и теней

Лишь промелькнет однажды память,
И спросит время сгоряча:
— Скажи, ведь это было все не с нами?
— Возможно, я, прости, не знаю...
Кварталы темные молчат.

И пол скрипел, и пели тени
В старинном храме в образах.
День уходящий был потерян,
Растаяв где-то в небесах...

А день грядущий зарождался —
Внутри лампады разожжен.
Каким-то чудом удержался
У Царских врат, заворожен

Незримым тихим горним светом —
Заката луч. Блеснул, поник,
Прислушался — и ждал рассвета.
У алтаря, на краткий миг

Фигура в белом. Задержалась
И вознеслась на небеса.
А пол скрипел, но показалось,
Что улыбнулись образа.

И время вдруг остановилось,
И грянул хор с иных небес:
Так жизнь от жизни воплотилась,
Возрадуйтесь! Христос воскрес.

Застыло время мухой в янтаре.
Январь, февраль — лишь плоские картины.
Март неприлично щурит на просвет,
Апрель в Неву пускает свои льдины.
Застывший май — пора любви, цветов.
Июнь — печален первым зноем.
Июль — к чему-то важному готов,
Лишь август тихо пахнет перегноем...
А в сентябре застывшие банты.
Октябрь — в комках налипшей глины.
Ноябрь — погода вечной пустоты.
Декабрь как блеск, и средство от рутины.
И вроде смотришь: ход календаря,
Движенье дней, как смена декораций.
Лишь время неподвижно, несмотря
На глубину своих импровизаций.

Келия остыла. Лампа не горит.
Инок тянет четки, правило творит.
За окном бесснежная голая зима.
Инок тянет четки... Не сойти с ума.
Инок на иконы поднимает взгляд:
«Господи, помилуй. Помоги понять.
Дай мне веры, Боже, разожги огня, —
В темной, многогрешной жизни у меня.
В темной и зыбучей, будто бы песок.
Господи, помилуй. Тьма стучит в висок».
Инок тянет четки, в келии темно.
Инок тянет четки, не глядит в окно.
Не глядит на небо в тишине,— а там
Добрый Бог молитвами украшает храм.

Этот голос южных теней…
Он приходит всегда в темноте
Поздним вечером, наедине
Говорит, как всегда, о ней.

Говорит, что стройна и легка,
Говорит, что похожа на сон,
Улыбается издалека
И не смотрит на стрелки часов.

Говорит, что ей время — тлен,
Что оно не в себе — в пустоте
Бурным морем захвачено в плен,
Для нее же все это — свет.

Для нее же все это — даль,
Шаг над бездной, стремление волн
Добежать. И немного печаль,
Чуть надтреснутый звук: граммофон.

Ну, а люди судачат в портах
Небылицы — и все о ней...
В темноте, провоцируя страх,
Голосами южных теней.

Забор из прутьев, рынок перед храмом…
Хромой идет и ловит воздух ртом
Мимо развала с самым разным хламом,
И время оставляя на потом.

Сухой ковыль по корочке дороги.
Вдали овраг. Хромой идет, пылит.
Тут вроде бы библейские пророки
Ходили раньше краешком земли.

Тут вроде бы однажды было чудо:
Слепой прозрел, построил после храм.
А следом город, как из ниоткуда.
А после — революция, бедлам.

Потом как сон — все тонет в полумраке.
Ковыль растет, хромой идет, пылит.
Лениво чешутся лохматые собаки,
Лишь горизонт теряется вдали.

Позвони через несколько лет.
Расскажи, что еще приключилось:
Как взрослели, как дети учились.
И еще передай мне привет

От того, кого сам и не вспомню.
Но мой номер себе сохрани:
Позвони, чтобы что-то напомнить.
Просто так, без причин, позвони.

Расскажи, что с тобой происходит.
Вместе вспомним забытых друзей.
За окошком весна непогодит,
За рекою открыли музей.

Проживаем — по-прежнему где-то.
И молчим, как всегда, не о том.
Расставляем приоритеты,
Оставляя себя на потом.

И во всем этом жизни безумстве
Нам найти бы свой верный ответ:
Это, в общем, большое искусство...
Позвони через несколько лет.