Материалы номера № 11 (431), 2024 г.

В нашей глуши
зиму не обойдешь.
Сделаешь пару шагов
и утонешь в снегу.
Только площадка,
где высится военкомат,
крепко утоптана
лучшими из парней.

Не собирался.
Домашние выели плешь.
Дескать, сходи получи
ветеранку, старик.
Будет прибыток тебе
на карманные нужды —
лишнее курево и
бесплатный проезд.

Богом придумано
многое, будто шутя.
Снег и дорога,
война и зимующий мир.
Солнце глядится в окно,
наглядеться не может.
Выключить солнце
и спать бы,
да кто тебе даст.

Нехотя встал и пошел,
и пошел, и пошел.
Долго скворчало в груди
неуютное что-то,
будто старик воевал
за карманные нужды —
лишнее курево и
за бесплатный проезд.

С тем и пришел,
потоптался у плотных дверей,
внутрь не протиснуться,
яблоку негде упасть,
и воротился домой,
как известно, ни с чем —
солнцу подставить
до мозга проетую плешь.

Долго ли коротко —
снова отправили в путь
снежную замять рыхлить,
чтобы корочку взять.
С духом собрался,
протиснулся, чуть постоял
и воротился домой,
как известно, ни с чем.

Третьего раза не будет,
он думал, смеясь,
ешьте меня,
не пойду никуда никогда.
Только собрали опять
уговором «сходи ж...»
Он помолился и выдал:
«Ну, ладно, схожу ж...»

Солнце дымилось
блиндажной свечой,
снег поднимался,
что накипь.
Военкомат
был набит под завязку
лучшими из парней.

Ближе к победе,
ни шагу назад,
брал не такое, да только

как-то неловко:
«Простите, куда
за ветеранкой пройти?»

Трижды неловко,
четырежды, но
дернул же Бог спросить,
и расступились,
как реки и горы,
призывники:

«Дайте дорогу,
идет ветеран!»
«Эй, пучеглазый,
в сторонку!
Здесь ветеран!»
«Ветерана вперед!»
«Первым
пойдет
ветеран!»

«Парни,
спасибо...
С такими
как вы
жить,
подбоченясь,
не стыдно.
Рады
домашние
будут,
и мне
лишнее
курево
будет...»

В нашей глуши
зиму не обойдешь,
да и зачем обходить,
когда можно прямо.
Если утонешь в снегу,
вытащат, и к тому же
скоро весна и, значит,
что лето близко.

— Вышла на улицу в кедах, — она говорит, —
прогуляться по Полю чудес, — она говорит...
Я слушаю и листаю новостную ленту.
— Снег растаял, — она продолжает, —
лужа на всю дорогу, — она продолжает.
— Ливневки забиты, — поддерживаю разговор.

— Встала, — она говорит, — у лужи, — она говорит, —
на кеды свои смотрю и думаю, как обойти.
Мимо меня фифа такая, вся в сапогах.
Грудь врастопырку, хмыкнула мне и пошла
прямо по луже, по самой луже, — она говорит.
Я слушаю и листаю новостную ленту.
— Ливневки забиты, — поддерживаю разговор.

— Вижу такси, — она продолжает, — едет ко мне.
Остановилось. Таксист из окна машет рукой.
«Девушка, — это таксист говорит — садитесь.
Перевезу, — таксист говорит, — через лужу!»
— Ливневки забиты, — поддерживаю разговор.

— Долго не думала, села в такси, — она продолжает, —
кеды ведь белые, я же не фифа такая, вся в сапогах.
Перевез через лужу и прямо напротив нее
остановился. Я вышла, сказала: «Спасибо!»
Фифа, само собой, грудь прибрала, а я,
наоборот, растопырила, когда из машины вышла.

Поле чудес — частный сектор — она любит
гулять именно там, потому что воздух особенный,
и люди встречаются там такие же особенные.
Девушек через лужу в машинах перевозят.
Я слушаю и листаю новостную ленту:
«Через границу в иконах перевозили взрывчатку...»
Другие люди.

Две тысячи двадцать четвертый.
Россия. Санкт-Петербург.
Средняя школа. Шестой класс.
Предмет «Обществознание».

Родители пожаловались на то,
что учительница травмировала детей,
показав на одном из уроков фильм
о немецких концентрационных лагерях
в период Второй мировой.
Великой Отечественной.

Теперь учительница осторожна.
Она ведь любит свою работу.
Не потерять бы...

Тема нового урока:
«Защитники Отечества».
Надо написать сочинение,
рассказать своими словами
об истории подвига,
какого-нибудь такого...

Учительница поясняет,
в скобочках поясняет,
что можно рассказать
об ученом или спортсмене.

В скобочках уточнение.
Важное уточнение.
Вслух не произносится,
но является ключом
для правильного понимания
школьного задания.

Вслух не произносится,
только она произносит —
какого-нибудь такого —
в скобочках поясняет,
подчеркивая, говорит,
что можно... чего боится.

Инфантилизм — это вирус.
Передается капельным —
через мозг от родителей к детям,
от детей к учителям.

Зарази страну инфантилизмом
и делай с ней, что хочешь.
Она сама для себя построит
концентрационные лагеря
из уважения к немцу.

Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап.
Вода камень пробьет,
а голову и подавно.
Не так страшно.
Живут же люди
с пробитыми головами,
не помня прошлого,
не замечая настоящего,
не имея будущего.

Живут же люди,
да только те здравствуют,
у кого с иммунной системой
все хорошо.

Да здравствует
девочка-шестиклассница,
которая в две тысячи
двадцать четвертом
выведет в заголовок
школьного сочинения
последние слова
настоящего защитника Отечества:
«Встречайте, с.ки, папу!»

Ничего не чувствовать —
это лучше,
чем чувствовать все.

На кончике пальца жизнь
целой вселенной.
Под ногами их тысячи тысяч.
На плечах и того больше.

Таскаешься с ними,
ходишь по ним,
касаешься.

Не желая того.
Потому что своей достаточно.
От нее не уйти,
а тут еще тьма чужих.

Проживай
и чувствуй каждую
как свою.

В детстве ездил на электричках зайцем.
Пролезал сквозь дырку в заборе,
запрыгивал на платформу,
влетал в тамбур и доставал из рюкзака
«Анну Каренину».

Детство было долгим.
Почти до самого ухода на войну.
В девяностых зайцы плодились
неестественным путем.
Размножались иначе.
Недостаток средств на оплату проезда
повышал демографию.

Зайцы носились по поезду,
спасаясь от контролеров.
Перебегали на остановках
из вагона в вагон.
С глубоким состраданием
наблюдал за ними,
прижимая к груди «Анну Каренину»
обложкой наружу.

В нулевых и десятых
количество зайцев
существенно снизилось.
Остались избранные,
преданные своей участи,
хранящие традицию
незапамятных времен.
И я был с ними.

«Анна Каренина» не подводила,
срабатывала всегда.
Контролер в нашей стране —
человек начитанный.
А право выбирать себе смерть
самостоятельно
ценится выше всего.
Выше принципов, на которых стоит
его величество мироустройство.

Оценив человека с «Анной Карениной»,
редкий контролер спрашивал
о наличии проездного документа.
Как правило, проходили мимо,
участливо кивнув головой.
А если спрашивали,
ответа не дожидались.
Да и каков ответ может быть?
Человек молчит,
когда говорит книга.

Теперь у меня есть социальная карта.
Прикладываю к валидатору,
терминалу или турникету,
бесплатно прохожу
и сажусь ближе к окошку.

«Анна Каренина» дома в тепле и в уюте.
Та самая «Анна...»
в потрепанном переплете.
Да хранит ее Бог,
потому что умеет хранить.

Елку-то мы
наряжать наряжали,
и шары вешать вешали
разноцветные,
и мишуру блестящую
юбочкой надевали,
гирляндой обвивали,
вату по веткам пушистым
раскладывали.

Подарки-то мы
под елку прятали,
от волка серого,
да от зайца белого.
Прятать прятали
и находить находили.

Старый год
проводить проводили.
Новый-то встретили,
ой как встретили,
расставаться не хочется.

Елка-то стоять стояла,
на Крещение стояла,
на Сретение,
на Масленицу стояла,
на Прощенное воскресенье,
да на Чистый понедельник.

Елка-то падать не падала
ни Восьмого марта,
ни Двадцать первого.

И стояла елка
в Родительские субботы,
и в День космонавтики
не падала.

И стоять будет
до Страстной седьмицы,
до самой Пасхи.
Не упадет
Девятого мая,
на Радуницу не покосится.

Встретим Вознесение,
на Троицу шары протрем
влажной тряпочкой.
Ко Дню ветеранов
пыль сдуем с гирлянды.
Обновим мишуру юбочкой
на Медовый спас,
а на Яблочный — вату,
что на ветках пушистых
лежит-залеживается.

Глядишь,
успеем к Успению,
или к Рождеству
Пресвятой Богородицы.
Чтобы на Покров
чудо чудное
стояло, как новое,
не падало, как старое.

Отгуляем ноябрьские,
а там и декабрь
не за горой.

Люди-то будут
елку новую
наряжать-принаряживать,
шары вешать-развешивать,
мишуру блестящую
юбочкой надевать,
гирляндой обвивать,
вату раскладывать,
а мы только подарки спрячем
от волка серого
да от зайца белого.
Спрятать спрячем
и найти найдем.