Материалы номера № 7 (13), 2011 г.

То унимается, то снова
Набрасывается на стены
С лицом измученного сноба
Ошметок рыночной системы,

Он долго воевал за правду
В своих журнальных откровеньях,
Втирая глупому собрату
Мечту о райских европеях

И прежде небывалом благе
Быть вознесенным, как феномен,
И гнить в заоблачном ГУЛАГе,
Уверив Бога, что виновен.

И ты бы мог бухим отродьем
Валяться в долбаной канаве,
Когда бы путь твой не был пройден,
Когда бы в кровь не окунали.

И с призраками не воюя,
Проходишь в комнату, садишься,
И снова снится снег в июле,
И вслед за шелестом затишье,

Ползущее, как анаконда,
Куда-то в эру Водолея,
Длиной в сто двадцать два вагона,
Прогромыхавших в отдаленье.

Когда киргизы и кайсаки
Ордой несметной, небывалой
Наш Москвабад возьмут под ребра,
Запалят с четырех сторон,

Приди по речке, по Казанке
И нас пришествием побалуй,
Повергни идольские бревна,
Богов летучий эскадрон.

Тогда всплакнем — какая сеча!
Усы пивняцкие намокли.
Всплакнешь и ты — какой был город…
Остался, бедный, без порток.

Покойся с миром, иноземче.
Из глаз попадали монокли.
Как был водярист он, икорнут,
И добр, как проклятый парторг.

Увы-увы! Теперь не в кассу
Ронять слова из эпитафий,
Когда наш стяг совсем тряпица,
Посулы мертвым беднякам.

Верны зловонному миазму,
Мы оботрем кровавый кафель,
И наши горькие трюизмы
Заснимет шустрый Бетакам.

Прощай, земля: бобок не дремлет,
Но нам — по блату, напоследок —
Всего процент природной сути
Хотя бы вкратце объясни.

Прости нам этот поздний трепет:
Мы родились в бетонных склепах.
…В святое, твари, нос не суйте,
Ответит спикер Би-Би-Си.

Здесь, на Бронной, небо синеоко,
Теневая сторона приятна.
Я по левой, там, где синагога:
Справа слишком сложные ребята.

Там у них стоят большие джипы,
Там дела круты и вне синекдох.
Если б деньги были недвижимы,
Рассекали б на велосипедах.

Но легко налоговое тягло
Тем, чьи стекла зря не полируйте:
Нет зеркальней Ламборжини-Дьябло,
Налитого, словно капля ртути.
Там, ублажены с ногтей до пяток,
В шмотках одноразово шикарных,
Смотрят сквозь обычных наших пьяных
Те, чьи деды числились в жиганах.

А теперь промышленные семьи
Не чужды эстетского фриланса:
Летняя веранда, воскресенье,
Сплетни, слухи, новости, финансы.

И сидят, навек неотличимы,
Проплывая сквозь июль амебой,
Пленники наследной мертвечины,
Сумерек эпохи, скуки мертвой.

Ни яйца в суме, ни помидора,
Тут и так заботливо готовят.
…Слева улыбается менора,
Хмурит брови грозный могендовид.

И мне мечталось: подрасту,
Свою пророю борозду.
Отпрыгал век мой кочетком.
Где отчий дом?
Он там, за дальней пеленой,
В узлах веревки бельевой,
На дне фамильных сундуков.
Я сам таков.

Я там, где чавкают стада
И неба давит пустота.
Здесь ни забыться, ни уснуть.
Я понял суть.

Среди вселенских альф, омег
Непостоянен человек.
То постоял, то вышел вон.
Готов шаблон:

Откроешь бизнес на крови —
Оптимизируй, укрупни,
Продай кремлевскому сычу,
А я смолчу.

Пока давали пису чэнс,
Исчезло время, путь исчез.
Аля-улю, гони гусей,
Иди отсель.

Купись, недорого продам.
Какая рожь тебе, братан?
Прожуй сначала лебеду.
Иду-иду.

Ляжешь тенью на мелкий гравий
Невесомей души пустой —
Аккуратнее, вечный крайний,
С мирозданием не повздорь.
За день выжмет рукой проворной,
Промурыжит за хрен в паху,
И нацедит гнилую ворвань,
Вырвав сердце на требуху,

Чтоб на мутных модельных фото,
Одинаковей воробья,
Стал ты серым, как шлак дефолта,
Черной копотью февраля.

И такая тоска защемит,
Что покажется горловой
Песня гибели, птичий щебет,
В синем небе над головой.

Пройдет ли это с возрастом, усилится ль,
Трясусь и плачу над седым быльем,
Когда пугали "Памятью" васильевской,
Мол, всю страну кровищею польем.

О, жирный смрад хвостов и сисек заячьих,
Едва эфир брыкаться начинал…
Теперь с собой и мы из исчезающих
Народов мира, брат мой камчадал.

Нам, коренным, ни в Грецию, ни в Данию.
Молчи пред белым, гордый семинол.
Разжился каждый росчерком по табелю:
Кому строгач, кому совсем увол,

Когда предельный страх — утери паспорта! —
Пронзит кишки десницей золотой.
…С утра был дождь, и до сих пор так пасмурно,
Что хочется укрыться с головой.

И только дачный запах мокрой зелени
Над нами мреет, манит в полумглу.
В изгнанье ли, посланье ли, рассеянье,
Мы все — рушник, и служим полотну.

Шагами семимильными, гигантскими
Надорваны кудрявые мотни,
Травили нас и дустами, и газами
Но, между тем, домучить не могли.
Кто к нам придет, пускай он только сунется,
Уж мы ему расскажем, что почем.
Лохов помилуй, матушка-заступница,
Перед любым жлобом и щипачем.

Лохов помилуй. Остальным обломится,
О них еще не раз мы щебетнем,
Когда нагрянет осень-уголовница
И кликнет пидорасов с чифирем.

Ты помнишь возглас "атанда",
Ты не забыл еще, сучара,
Какая музыка тогда
Непобедимая звучала?

Какой там пел аккордеон,
Лады перебирая чохом
У всех окрестных радиол,
Из приоткрытых на ночь окон,

Какая липа там цвела,
Пыля нам в лица желтым цветом,
Была ли этому цена?
Без мазы, по таким-то ценам.

Кто наше древо расшатал,
Портвейн ли, что так дивно липок,
Дворовый наигрыш гитар,
Наплывы кепок-шестиклинок?

Ни в недостаче, ни в лихве
Ту нашу меру не судили
Ни наши бати в галифе,
Ни наши матери в сатине.

Смолчит любой иезуит,
Когда от самого Госплана
Наш алый транспорт прозвонит
И до депо домчит бесплатно.