|
Материалы номера № 20 (35), 2012 г.
Михаил Аранов Новый круг Настанут дни
«Настанет день — исчезну я». И. Бунин
Наступят дни — меня не будет. И в черном шелке не спеша, Как бабочка, моя душа В просторы горние прибудет. Проснется лес и дальний дол. И грянет птичий хор весенний. И к солнцу повернут растенья Свои цветы. И пьяный стол Сберет гостей, как в прежни годы. Друзей, врагов любой породы. И смех, и грех — кто их рассудит? Меня тогда уже не будет.
Все также розы будут цвесть. Как хороши, как свежи розы. И никакая злая весть. Цветенье их не потревожит.
Потом наступит полдня час. Пчела, жужжа, в окно ворвется. А где-то снова оборвется Живая нить средь вас, средь вас.
Вот в джезве кофе закипит. И пена сдуется немножко. Моя серебряная ложка По кружке робко простучит.
И кофе каплею тяжелой, С деревьев так стекают смолы, Сползет по краешку фарфора И незатейливым узором Напомнит истине простой, Что путь закончился земной.
Оставит на столе свой след Фарфоровый сервиз китайский — Коричневый кружок. Обет Исполнен с тонкостью прованской.
Ну, вот и все. И нет печали. Вороны где–то прокричали. Их крик — едва ль кого разбудит. Меня тогда уже не будет.
Опять зима
Я. Т.
«Мы будем счастливы, мой друг...» Н. Коржавин
Опять зима, как питерская осень. И мелкой сеткой сонные дожди. Опять душа покоя тихо просит. И вторит эхо: «Счастия не жди». Не жди напрасно, вот усталость схлынет. И смертный полог застит вдруг глаза. Камин у ног погаснет и остынет. И не нагрянет вешняя гроза.
И ни звезды и ни креста. И мутный диск там тени водит. И жизни миг. И неспроста Там путник дом свой не находит. Мысль начинает новый круг: — Когда–нибудь на этом свете Мы будем счастливы, мой друг… За эту жизнь мы все в ответе. Когда проснешься на рассвете, Зажги в окне своем свечу… Я постою и помолчу.
Я постою и помолчу. Твой свет помог с пути не сбиться. У незнакомого крыльца Помог святой водой напиться Под трели раннего скворца.
И снова тот же вечный круг: — Мы будем счастливы, мой друг. Когда-нибудь, когда-нибудь…
— Ты мое имя не забудь. Какую ночь мне все не спится. Не дай повеситься, иль спиться… Мы будем счастливы, мой друг. Мы будем счастливы, мой друг.
Псовая охота
Мы — зайцы, бегущие следом за страхом. За нами часть жизни, пошедшая прахом. За нами деревьев загубленных рощи. За нами могилы. (Что может быть проще.) Мы — зайцы. И жизнь наша — страх и движенье в погоне за тенью, своим отраженьем. Бежим, и следы наши мечены кровью. Бежим мимо хижин с обрушенной кровлей. Мы — зайцы, за нами охотников рота. И нас настигает лай псовой охоты. Кого-то загнали, порвали на части. И в пене бордовой оскалены пасти.
Собак не кормили пред псовой охотой. Чтоб лютыми были для этой работы.
Колодец
Где-то светит мой месяц. Где-то ветер уносит Уходящее имя С этих губ ненасытных.
Позови меня тихо, Еле слышно, лишь дрогнет Серебро паутины В свежескошенном стоге.
И с вечерней звездою Свет прольется в колодец И по влажному срубу Проиграет свой танец.
В приглушенном сознанье Звуки словно зависли… В грациозном качанье Два ведра с коромыслом.
Поминальная молитва
Памяти О. Л.
Мы лишь космическая пыль В потоках солнечного света. В степи заброшенной — ковыль, Поземкой медленной одеты. Кружится снежная крупа… И гул протяжный над землею. Куда ведет меня тропа Своей железной колеею? Турецкий рынок, синагога, Убогий православный храм. И к Богу долгая дорога По неисхоженным следам.
Стремглав промчались ввысь стрижи, Как клочья воинской хламиды. И сквозь цветные витражи Сияет свет звезды Давида. Закрытый черный гроб. И кантор. И древние как мир слова. В них отзвуки священной мантры. От них светлеет голова. И в памяти печальный миф: То ль посох Ксении Блаженной, То ль меч воителя Юдифь, То ль тени падших в дни сражений.
Как в час затишья после боя — Помянем. Бог и с ней, и с ним. А завтра — встретимся с тобою, Но с горькой чаркой погодим.
Откровенье весны
Склонилось небо. В изголовье Его измятые снега. И избы, словно исподлобья, Глядят на черные стога. И тишина залита в окнах, Забитых — накрест две доски. И на горбах дорожных сохнут Уже проезжие пески. Но, сбросив сон тревоги зябкой, Березы пьяно, как в гостях, Пьют, зачерпнув дырявой шапкой, Туман до одури в корнях. И их стволы гудят литые. И тонкая звенит капель. Как будто воровская дрель Буравит сейфы золотые. И откровенье откровенья, как девственницы нагота. И просто, как мечта о счастье, Вдруг чудный зов: «Иди ж, Настасья...» И детский смех. Весна, весна.
Соло для дорожных столбов
Мне по-немецки исполняют соло На спицах ног дорожные столбы. А русской солью грубого помола Я здесь солю капусту и грибы.
Отечество, где все идет не в лад. Где нас уже давным-давно забыли. Там через мой вишневый сад Дорогу в храм чужой сложили.
Алхимия поэзии
Ах, стихоплеты всех мастей! Что может быть для вас милей? Удачной рифмою хлестнуться, Вертлявой строчкою ввернуться. Иль объявить себя борцом Со злом — под водку с огурцом, Под редьку с медом, с русским матом… Чернобылем вдруг мирный атом Взорвется. Тяжким, мертвым рвом — Оскал смертельный. Но потом Затянутый болотной ряской, Вдруг явится из детской сказки Родена мрамор. В глине вязкой — Все мутно. Голос глохнет вещий. И мысль едва, едва трепещет. Слова толпятся смрадной тучей, Как вепрь над лужею вонючей… Но молнии, счастливый случай, Прорежет огненный заряд. И барабаны загремят. И под победный гром оркестра Рыдает юная невеста: Жених уходит ратным строем. Вернется ли живым домой он? И тишина. Пропали звуки. И скрипки плачь, и флейты муки. Все смолкло. И тревогой смятый Застыл партер оглохшей ватой. Поэт, уйдя в свою обитель, Готов к сигнальному рожку, Как зверь к смертельному прыжку. Дыханье затаите, зритель. Молчанье — рыцарский обет. Держите паузу, поэт.
Севанский монастырь
На краю земли, где горы Чешут гривы облакам, Смотрит в даль с глухим укором Бесприютный храм.
Серо небо. Серый камень И холодный луч. И глубокий стылый пламень У подножья круч.
Как слеза, прозрачны воды. Слез своих не прячь. Видно, здесь собрали годы Весь сиротский плач.
Слышишь — жаркий вдовий шепот, Плат — узлом концы. И по плитам тонкий цокот Жертвенной овцы.
Все — как прежде. Все — приметы. Всем открыт ветрам, На скале стоит раздетый, Бесприютный храм.
* * *
Я люблю одиночество. Пыльный стол и ковры. В них глухое пророчество Неподвижной стены.
Не пробьется ни звука. Ни шагов и ни вздоха. Что за сладкая мука В тишине той оглохла!
В хрустале хризантемы. Запах горькой полыни Под роскошною пеной Заморочной картины.
Это мудрость забвения Неуемного сердца! Зеркала в полотенцах, И пятак на везение.
* * *
Я берегу твой сон От всех его врагов. Ловлю прозрачный вздох В осенней круговерти Листвы, багряных крон, Начавших песнь бессмертья. Храню твое тепло. И в трепете ресниц Мне видится одно — Полет далеких птиц. И их прощальный крик В знобящую безбрежность. Приходит в этот миг Потерянная нежность.
| |