Главная
Издатель
Редакционный совет
Общественный совет
Редакция
О газете
Новости
О нас пишут
Свежий номер
Материалы номера
Архив номеров
Авторы
Лауреаты
Портреты поэтов
TV "Поэтоград"
Книжная серия
Гостевая книга
Контакты
Магазин

Материалы номера № 21 (36), 2012 г.



Сергей Шестаков
«Схолии»

 

 

М.: «Ателье вентура», 2011

 

Если бы я был не «я», а кто-нибудь другой, например, «он», я бы обязательно родился в семье советских интеллигентов, окончил математический факультет МГУ, преподавал бы в средней школе, в 1995 году был бы награжден медалью Ордена «За заслуги перед Отечеством 2‑й степени» и стал бы заслуженным учителем РФ в 2004 году. Я бы писал стихи с детства, публиковался в толстых и тонких журналах, выпустил бы несколько книг. Ученики называли бы меня по имени отчеству — Сергей Алексеевич, а друзья-поэты — по-товарищески — Шестаков. Но я — это «я», самоназначенный рецензент, а он — это автор рецензируемого мной поэтического сборника «Схолии» (изд-во «Ателье вентура», 2011 г.), и мы (ничего, что я говорю и от его лица тоже?), в общем-то, довольны тем, как на сегодняшний день распределились наши обязанности.

 

смотри, смотри, уже светают лица,
пока ты смотришь, узнаванью длиться,
и мы одно — и здесь, и вне, и дальше…

 

Тяжело писать об авторах, которых давно и трепетно любишь. Вероятен риск скатиться до панегирика или ничем неприкрытого пафоса, поэтому заранее прошу прощения за промелькнувшую иронию. Считайте, что она — та соломинка, которая оправдывает, написанные мной, необдуманные буквы. Впрочем, необдуманные частенько говорят больше крайне осмотрительных. (Улыбка.) А ведь Сергей Шестаков, наверное, один из самых осторожных авторов, которых я когда-либо читал. Он так бережно и заботливо относится к появляющимся в его голове мыслям, обхаживает их, взращивает, а потом с такой аккуратностью переносит на бумагу, что читатель со спокойной совестью может обвинить его в неискренности. Да-да, со спокойной. Все-таки попробую разбередить ее (совесть читателя) и доказать обратное.

 

слов в словаре господнем ровно одно,
                                    а здесь
каждое чудо ищет бирку для бытованья

 

Человек, который если и крестился, то за пару лет до того как мог бы грянуть гром, всю жизнь занимающийся точными науками, вкупе с ними педагогикой, получивший хорошее воспитание, привыкший десятки, а то и сотни раз отмерять прежде, чем решиться что-либо отрезать, а также знающий (образование-то одно из лучших!), что в скромном разуме обывателя — поэт — что-то асоциальное, обескураживающее своей беззаботностью, бесприютностью, так вот, человек, обладающий вышеперечисленными качествами и даром чувствовать буквы, способен ли не пойти по накатанной дороге признания через пьяные скандалы, дебоши, примыкания к гурьбе всем и вечно недовольных диссидентов, остаться аполитичным, простым и чистым, аки младенец, и, несмотря на это, закрепиться в сознании читателя, и, что самое удивительное, в сознании собратьев по литературному цеху тонким лириком, открытым, чувствительным и чувственным автором? Способен. И этот автор — Сергей Шестаков.

 

человек в окно глядит

 

Безусловно, в его текстах имеется отпечаток древнейшей профессии — педагог — вечные темы, незыблемые постулаты, — однако, они подаются без нравоучительной интонации, назидания, легко, часто не по первому плану, но зарытые где-то глубоко, но так, чтобы читатель получал удовольствие от того, что сам, своей головой доходит до них — эффект первого открывателя, то есть, читатель не соотносит себя с глупым учеником, которому обуревающий от бла-бла знаний профессор втирает в мозг элементарные вещи, а, наоборот, чувствует в себе силы стать учителем, пусть даже только самому себе, но стать.

 

и те, кто нами был еще вчера,
сегодня нас при встрече не узнали б…

 

Есть в текстах Сергея Шестакова и гармония, поверенная алгеброй. Скорее всего, именно она в большей степени настораживает. Особенно при первом прочтении.

 

для чего эта улица, лина, и смерть
                              посреди нее,
целомудренна и пустынна, с гарденией
                                     в рукаве,
и глаза ее синие, лина, и губы синие,
и ладони синие, и лицо ее синее,
а ведь думали, травница марта
       ильинична с пятого, боже мой,
и навстречу ей из двенадцатой
                  александра павловна,
а ведь думали, это любовь, любовь, любовь это, лина, думали на реке оке, на реке москве,
и горят ее губы алые, и горит лицо ее алое, и в руке ее роза алая,
не отринь нас, господи, не прости, прости, не оставь, оставь, не держи больше здесь, отпусти домой…

 

_______________________________

 

поврозь или рядом —
не страшно, кому каким —
кленовым, тетрадным —
не важно, в промозглый дым —
бубновые спины,
трефовые мотыльки
на жирные глины,
под желтые каблуки…

 

Тексты похожи на уравнения: либо со многими неизвестными (короткая строка, восьмистишность, недосказанность, вечные многоточия, отсутствие прописных букв, восклицательных знаков), либо, напротив, с таким количеством известных (обильные перечисления, уточнения уточнений уточняемого, под стать известной элегии, посвященной «любителем помикрофонить» Джону Дону, где они изобилуют исключительно ради того, чтобы изобиловать, запредельно длинная строка, многозначительность), что можно потеряться в смысле их существования и, следовательно, забыть о том повествовании, в интересах которого (и я как-то вытянуто излагаю) были написаны.

 

пусть мы ничто и меньше, чем петит,
неотличимы от песка в пустыне

 

Настораживает. Пугает. Преимущественно в тех текстах, о которых без налета бескомпромиссного цинизма, трудно что-либо говорить, поэтому помалкиваешь, обходишь стороной, дабы не задеть автора, что называется, за живое. Но это при первом прочтении. Впечатления от последующих, будто оправдывают автора: утопаешь в мелодике стихотворений, удивительно чистой речи, до набатного звона колоколов спокойном голосе автора, — когда он о личных трагедиях и переживаниях говорит/пишет еле слышно, так тихо, что у меня, слушателя/читателя от напряжения не выдерживают барабанные перепонки.

 

вся ты, музыка, из пустот,
вся вязанье крючками нот,
и стихи не то, что читается
(что читается — вычитается),
а оставшийся после чтения
зимний воздух пресуществления,
пробирающий до костей,
собирающий из частей…

 

В книгу, как сказано в аннотации, включены тексты, написанные автором в 2007–2011 гг., а также тексты, ранее входившие в другие книги Сергея Шестакова (Третья книга — «Непрямая речь» (с послесловием Льва Аннинского) вышла в свет в 2007 году (издательство «Водолей Publishers»), две первые — с одинаковыми названиями «Стихотворения» — в 1993 г. (издательство «Весть-Вимо») и 1997 г. («Христианское издательство») и ставшие частями новых циклов. Оформлена она в лучших традициях издательства — с рюшками да примочками, в которых, к слову сказать, стихи Сергея Шестакова особо не нуждаются. «Вместо предисловия» — Владимир Гандельсман.

 

жить в маленькой стране среди
                            песков и сосен,
бегоний и касмей, и ставен голубых,
здесь волны зелены, а воздух синь
                                    и сочен,
и прошлое бледней, чем пыльный
                                    половик,
здесь чайки по утрам шумней
                             любого сейма,
а дрозд в камзоле спит,
                   что вольфганг-амадей,
и слышно, как в земле ворочается семя,
когда твоя ладонь касается моей…

 

Вот вроде бы и все, что позволяет мне сказать об этой книге в формате небольшой рецензии. Нет, не все. Рекомендую перед тем, как открыть ее, покопаться в значении слова, давшего ей имя. Этот опыт поможет найти отправную точку, обозначить систему координат, в которой она имеет место находиться и, стало быть, подскажет как ее лучше читать и, если кому-то вдруг захочется, оценивать. Наконец, самое последнее: подумал, как бы назвать все то, что я сейчас написал. Думал, думал, но ничего лучше банального «Сергей Шестаков» придумать не смог, так что, не обессудьте. Удачного чтения.

 

она произносит: лес, — и он
                   превращается в лес
с травой по колено, с деревьями                                                   до небес,
и входит она в свеченье зеленых крон,
и лес обступает ее с четырех сторон,
она произносит: свет, — и он
                   превращается в свет,
и нет никого на свете, и слова нет,
и облако белой глиной сворачивается                                                          в клубок
пока еле слышно она произносит: бог...

 

Дмитрий АРТИС



Яндекс.Метрика Top.Mail.Ru