Материалы номера № 26 (41), 2012 г.

Перед нами книга стихов Елены Крюковой «XENIA».
Это книга о России, ее роли в мировой истории, увиденной глазами музыканта и писателя.
Концепция автора спорна, может вызвать возражения историков и искусствоведов; но поэтическое и музыкальное восприятие Елены Крюковой отметает несущественное, на ее взгляд, в истории России, подчеркивает — главное.
Россию и ее исторический путь Елена Крюкова сравнивает с юродством Христа ради, отказом от рациональных устоев, от предписанных обществом правил. Писателю важно сегодня подчеркнуть принятие в России жизни чувственной, эмоциональной, почти безумной и обреченной, не умеющей себя защитить.
Для создания сюжета «Ксении» Елена Крюкова извлекает из тайного сундучка своего консерваторского образования возможности большой музыкальной формы — симфонии, а в отдельных частях поэмы повторяет народные песенные интонации, такие близкие и понятные.

Мы знакомимся с главной героиней книги Ксенией на площади, где она подхватывает из чужих рук только что сваренную картошку и наблюдает самоубийство незнакомки. Эта отчаявшаяся нарядная мертвая девушка — символ упущенных возможностей каждого человека в России, тех самых возможностей, которые быстро могли привести в благодатную реальность. Иногда мы успеваем заметить лишь «край одежды» такой ускользающей возможности, «острый носок туфельки», а наша героиня рассмотрела ее всю, на снегу, умирающую, — предвестницу будущих событий в жизни самой Ксении-России, случайно найденный ключ к пониманию судьбы.

Мы стоим рядом с трагедией — и не верим, что она произошла. А мир вокруг такой нарядный, праздничный, зимний, щедрый! В мире все и всегда умирает и рождается, продается и покупается. Смерть красивой девушки на рынке — внятный и яркий символ: она не хотела продавать и продаваться, она сыграла в вечную «русскую рулетку»…
В следующей сцене, которая взрывается неистовым действием здесь же, на городской площади, Ксения пляшет с медведем.
Надежды на райскую жизнь в России погибли, а мужчина русский, которого как раз и символизирует медведь на площади, вот, рядом — остался! И если вдруг заморские красавицы захотят отнять у нас самое ценное, то знайте, что вас ожидает. Русский мужчина, как правило, приручен, слегка накормлен, в некоторых тяжелых случаях напоен до бесчувствия. Для чужих — свиреп. Cловом, не трогайте русского мужчину! Он нам в России нужен, и характер его нас не пугает. Поэтому, возможно, оказалась живучей легенда о медведях на московских улицах: иностранцы слегка путают небритых парней с лесными братьями. И правильно! Как тонко уловила Елена Крюкова, рассматривая мужа, медведя в зоопарке, соседей по даче — кто под руку подвернулся, сына и второго сына — внешне они чем-то схожи.
Напоила я его водкой из горла,
А закусить ему перстеньком своим дала.

Лейтмотив пляски. Танец разгоняет горе, даже если он отчаянный, этот последний танец. Танец веселит на краю пропасти, и, танцуя со зверем-мужчиной, женщина-Ксения чувствует себя и плясуньей, и женой, и матерью, и владелицей древнего тотема, но прежде всего — единой душой со всем живым и живущим на свете.

Обращения Ксении к святому старцу у полыньи и к Богу следуют одно за другим.
Ксения — великая работница духа, для нее плоть на втором месте, отсюда и ее юродство, ее бродячая, широкая как ветер свобода.       В полубезумном горячечном бреду рождаются слова, которые ранят и тут же дают свет, пробивают кольчугу — бряцающую, ненужную, хоть и красивую — в узорах прошлых побед, вмятинах поражений; осиянную молитвами, закаленную недругами, — эту драгоценность рода, передаваемую по наследству: гордость.

После таких фантазий первое же сборище случайных людей в дорожном трактире кажется блаженной Ксении Тайной Вечерей: ее сознание и ее душа разыгрались и не различают библейского и бытового, придуманного и настоящего. Значимого — и мимолетного. Так странно и остро видят окружающее ее глаза, так бьется маленькое заледенелое сердце.

Бесконечная череда поколений и одна жизнь народа — одновременно и апория, и аксиома. Народ един, при всех попытках времени его расколоть он — монолит. Ксения не спешит. Она — свидетель, часть целого, спокойный и печальный наблюдатель происходящего:

Неудивительно, что, после рокота возмущения, мысль поэта обращается к детской теме.
Вот же они, рядом с Ксенией — русские мальчишки! Глаза голодные, испуганные, губы в странной недетской усмешке — дрожат. Лохмотья — обвивают тела ледяными лентами с острыми краями. О ком же еще волноваться, кого кормить, кого оберегать от бед?
У автора достаточно внимания и сил для главного — материнства и заботы о живом, пока еще крохотном ростке будущего — веселого, земного и правильного, пережившего с ее заботой боль революций и войн, стужу всех наших русских зим, — то, что не пережили Марина Цветаева, Осип Мандельштам, Николай Гумилёв, их современники.

То значимое, вечное, что остается уличным детям после скромной трапезы, самое главное, самое дорогое, мысленно протягивает поэт и нам: «кость воли, ребро жизни». Без капли сомнения принимаю такой судьбоносный подарок. Сохраню. Кость воли, ребро жизни из рук писателя — почти волшебство… Смеюсь и благодарю!