Материалы номера № 34 (49), 2012 г.

В этот год к нам пришла Обезьяна —
Я заметил ее из тумана,
В неизбежности сна и обмана
Узнавать ее нечего мне —
Столько раз появлялась из мрака,
Из январских зеркал Зодиака,
Но потом уходила, однако,
В петушином живучем огне.

Да! — вождю не пристало с хандрою
Заводить отношенья, — не скрою,
Что устал прозябать, как герои,
Чтобы часа дождаться и встать, —
Тяжелы вы, разбитые веки, —
Ведь под вами, как мысль о разбеге,
Жгут зрачки, избегая опеки,
И ресниц несгибаема рать.

Живы скифы! — не мы растворились,
Не в петле наших рек удавились —
Мы возвысились там, где явились,
И не прах наш развеян, а круг, —
Нашу кровь племена восприяли,
И уста свои жены разъяли,
И детей наших в муках рожали,
Чтобы жили и степи и юг.

Что ж! — итак: Митридат — Таргитаю, —
Эти строки полынью сплетаю
И венком наших битв надеваю
На чело свое в лилиях ран, —
Вот эпистола: воину — воин!
За тебя оттого я спокоен,
Что горенья в гоненье достоин, —
Этот дар не случайностью дан.

Мы не ищем неведомой бойни —
Слишком часты разлуки да войны, —
Как в бреду молдаванские дойны,
Раздражают и возраст, и слух, —
А припомнишь напевы походов,
Да звезды отрешение в водах,
Да судьбы отраженье на сводах —
То-то хватит, пожалуй, на двух!

Племя, племя! — рассеяно племя,
Млечный Путь — не значок в теореме,
А неистовство — лучшее стремя
Для коня, уносящего в даль,
Где открыта не дверь, а понятье,
Где встречают небесные братья,
Где земные откроют объятья,
Где читают Природы скрижаль.
___

Да, здоровье — конечно, — тем паче!
И не сплю, вспоминая, — заплачу,
В этой жизни хоть что-нибудь знача,
Да опять замолчу, — что сказать?
Этот узел страстей бесконечных
Ни в сердцах, ни словах человечных,
Ни в поступках, по-царски беспечных,
Нам, пожалуй, нельзя развязать.

Постарел, — но скажи мне — откуда
За плечами, как вещее чудо,
Выручавшее тело повсюду,
Серебром набухают крыла —
И трепещут, подъемлясь ночами,
И расправлены днесь за плечами,
Чтобы люди прозрели очами,
Чтобы Вера над миром взошла?

Таргитай! — обезьяньи уловки
Не упустят досадной сноровки,
Приплетутся подобьем шнуровки,
Меценат насладится игрой, —
Золотыми любуясь лучами
Да от тайны владея ключами,
Мы еще пролетим над ручьями,
Воскрешая торжественный строй!

Что теперь твоя Львиная доля?
Отпустили бы все-таки боли,
Улыбнулся бы мне поневоле
Да прислал бы отрадную весть:
Мол, здоров и спешишь к Митридату, —
Знать, ума обновилась палата, —
Это будет, как было когда-то,
В этом наши и сила, и честь!
___

За окном то снежит, то сникает,
Огорчением полон, январь, —
И столица к стеклу приникает,
Чтобы нам изумиться, как встарь, —
Говорят, у нее годовщина, —
Удивляться не вижу причины,
Обольщаться — тем боле, — пускай
Перельется вода через край.

Постепенно затянутся шрамы,
Но, конечно, останутся драмы,
К уцелевшим потянутся дамы,
Только чаши поднимем не раз
Посреди беспредельного света,
За пределами странного лета,
И, конечно же, выпьем за это,
Ибо свет — и Единство, и Спас.

Что ж! — язычество в нас с христианством,
А приют с неизбежным пространством
И безумства разлад с постоянством
В единении редком живут,
Вот они — и дыханье, и сердце,
Вот движенье души страстотерпца,
Понимание единоверца,
Наконец-то оправданный труд.

Посылаю тебе, как лекарство
От немыслимых бед государства,
Не скитальчество и не мытарство,
А великую нашу полынь —
В ней найдешь исцеленье от горя,
От бессмыслицы в зимнем дозоре,
В ней соленое плещется море.
Приходи и меня не покинь!

Увезли меня в степи родные,
Чтоб кошмары забылись ночные,
Стушевались виденья дневные,
Успокоилась в песнях душа, —
Спозаранку вскочив, привыкаю
К ощущенью пахучего чая
И весну в огорченье встречаю,
Пью напитки ее из Ковша.

Не томит меня творческий голод,
Потому что ветрами исколот,
Оттого, что летами немолод,
И гляжу я на солнечный сад —
Столько раз выручал он, любезен,
Сердцу дорог и взору полезен,
Да и не был отшельнику тесен
И увидеться искренне рад.

Отцветает миндаль, розовея,
Вырастает листва, здоровея,
И деревья, отнюдь не старея,
Осыпают, смеясь, лепестки —
Так наперсток надевшая фея,
Что-то в воздухе сшить не умея,
Потеряет иглу — и, немея,
Нить стекает с высокой руки.

Так волшебницы скажут однажды
На краю непредвиденной жажды,
Повторяя не трижды, не дважды,
Но упрямо, как птицы, твердя
Шевелящее в области слуха
Завиток музыкального уха,
Где глоток полагается духу,
Шелестящее слово дождя.

Над пернатыми, словно начальник,
Изнывает, ворчун и молчальник,
Уходящего снега печальник,
Холодок, отоспавшийся всласть,
Сознавая, что пожил и будет,
Что никто его впредь не разбудит,
А скорее совсем позабудет —
И тогда переменится власть.

Простирает ладони к востоку
Ветерок — и не так одиноко,
Чтобы снова не щуриться оку,
Не дождаться, потупясь, тепла, —
Изгибаясь в своей укоризне,
Обозначена линия жизни,
Избегая брести по отчизне,
Где покоя она не нашла.

Будет месяц в сумятице длиться,
Будет сердце неистово биться,
Чтоб взаимности в чувстве добиться
И разлуку с любимой стерпеть, —
Не сдержать мне теперь ожиданья,
Не познать глубины оправданья —
Знать, даровано это страданье,
Остается лишь грезить да петь.

Этот день назревать успевает,
А над ним облака проплывают —
И печали они не скрывают,
И уход свой давно сознают
Из открытого окнами слога,
Из того, чего было так много,
Но к чему наклонилась подмога,
Так легко создавая уют.
___

У меня что ни шаг, то забота —
Отыщу приворот поворота,
И за шиворот схвачено что-то
Придорожное, вроде травы, —
Как приметы его распознаю?
Где изнанка его расписная?
Где же суть зарожденья земная?
Уж не в сеть ли попалась молвы?

Раскрывают бутоны тюльпаны,
Прислоняются южные страны,
В эмпиреях витая так рано,
К запредельному стойлу Тельца,
Чтобы там, натолкнувшись двояко
На предвестие нового знака,
Быть в свидетелях горнего брака,
Ход созвездий постичь до конца.

На крыльце человек возникает,
И чего-то ему не хватает —
Только воздух руками хватает
Да губами вослед шевелит, —
И тогда проясняется сразу
Откровения горькая фраза,
Матерьяльная рушится база
И надстройка соблазна трещит.

Над просторами третьего круга
Мотыльков поднимается вьюга —
И соратник на грани недуга
Закрывает слепое лицо, —
Собеседник лишается речи, —
Да и мне разобраться не легче
В этом бурей нахлынувшем вече,
Обручальное спасшем кольцо.
___

Как припомнишь апрельские шутки,
Что к народу поистине чутки,
Так захочешь растить незабудки,
Словно Гете, от дел удаляясь, —
То воскресник вокруг, то субботник, —
Вифлеемский задумался плотник:
Где хозяин и кто же работник?
И какая нарушена связь?

После драки махать кулаками,
Как играть в дураки с дураками,
Отвечать на вопросы кивками,
Раздавать поддавки да щелчки, —
По Москве олимпийская нечисть
Ходит-бродит, ютясь и калечась,
Чтобы, в пьяном бреду изувечась,
Изучала больниц потолки.
Называть Обезьяну не буду,
Но она успевает повсюду —
И придется столичному, люду
Примиряться с мамзель шимпанзе, —
Подзаборная лает собака —
И гуляет заморская бяка,
Попрыгунья, плясунья, кривляка
С голоском незабвенной Дузе.

Добираясь до хлеба и соли,
Пусть хлебнет еще волюшки вволю,
В злополучной взлелеяна холе
И сулящая страх впереди, —
Так изыди совсем! — рассыпайся!
Пред очами, крича, не болтайся
И семью разрушать не пытайся —
Не получится, — сгинь, пропади!
___

Таргитай! — здесь цвели абрикосы —
Я увидел небесные косы,
Сквозь шахтерский дымок папиросы
Я коснулся невидимых уст, —
В каждой сказке что сон — то открытье,
Но когда обожаешь наитье
И когда прозреваешь событья,
Даже воздух без имени пуст.

Голова моя здесь уцелела,
Да виски седина одолела
От тоски — рокового удела,
Недоступного прежним боям, —
Это звезды звенят с очеретом —
И всегда в продолжении этом,
Уподобясь жужжащим букетам,
Пробуждаться пчелиным роям.

Катит обруч ребячий колдунья —
Знать, ушло за холмы полнолунье,
И привечу ветвей многострунье,
И останутся нечет иль чет, —
Кличет горлица, хрипнет зегзица,
На щеке порыжеет ресница,
Освежит из колодца водица, —
Что за невидаль дальше влечет?

Вот и чайки над степью кружатся,
Словно в чувстве хотят разобраться,
И от вздоха нельзя удержаться —
До чего же они далеки,
В белизне и крылатости острой
Отрешась от нелепости пестрой,
В неизменности лет многоверстной
Промелькнув над изгибом реки!

Кто окликнет меня? — кто излечит?
Кто же карты крапленые мечет?
Кто души отродясь не калечит?
Спят в земле золотые друзья, —
Защищается роза шипами —
И, земли не касаясь стопами,
Только месяц торгует серпами
И, конечно же, метит в князья.

Разбазарены гроздья сирени,
От известки распухли колени,
Проступают забытые тени
Сквозь испарину белую стен, —
Что свершилось — то вправду свершилось,
Позабылось — так впрямь позабылось,
Полюбилось — так въявь полюбилось,
Так шкала широка перемен!

Мне теперь не дождаться ли, право,
Дивных празднеств, где подняты главы?
Сыном Слова, приемышем славы
Я войду в заповедный чертог, —
Да зачтется и мне под звездами
Все, что создано сердца трудами,
Словно свет высоты над садами,
Где свидетелем таинству Бог!

Имя Скифии вновь прославляя,
О былых временах размышляя,
В одиночестве — в поле без края —
Убеждаюсь, и царь твой, и брат:
На ступени крутой вознесенья
Лишь любовь — в этом мире спасенье,
Лишь над нею — звезда вокресенья.

Таргитаю писал — Митридат.