Материалы номера № 1 (52), 2013 г.

Ни болью, ни срамом, ни смертью не скошен,
Идет по России Валерий Прокошин,
Навстречу ему, из больничного сада
Идет Миша Крепс, рядом с ним Юрий Владов.
Идут по России, по отчему краю
Хвостенко, Ткаченко, Попов, Леша Даен,
И в наших сердцах, невредимы и целы,
Живут:  Пастернак, Заболоцкий и Белла,
Анищенко Миша, Марина и Анна,
И улица имени О. Мандельштама.
Самойлов Давид  и Булат Окуджава —
Россия, поэзии нашей Держава,
Какие стихи, а поэты какие!
Сними перед ними ушанку, Россия…

Темнеет рано, а светает поздно. И в царство тьмы впадаем мы  под Нижним, Новгородом, Грозным, в Потьме. От Мурманска до Колымы зима двенадцатого года. Мороз, метель, снега, леса. Сквозняк, откуда-то с испода, уносит птичьи голоса. Не разобрать в метели белой, где мат, где правда, где пальба. А Бесы вьются оголтело, творя свое срамное дело,
которое, для нас — «труба». Зима двенадцатого года. Инсульт у власти, паралич. И ни леченья, ни ухода. Так, в Горках, помирал Ильич. А Бесы вьются, рой за роем, в Потьме, в столичных городах.  Они под нас упорно роют затем, чтоб мы распались в прах…
Но… мы упертые такие все оттого, что совесть есть. Нет, не Рассея, но… Россия,
и не продать ее, ни съесть…

По листьям, по лужам, по свежей пороше
Уходят в Самаре, в Елабуге, в Орше.
По небу, по речке, по тропке в лесу,
Дыханье свое, как икону несут,

Как Облачко Духа Святаго, с штрих-кодом,
В парковки подземные и переходы,
В разломы пород и несметных народов,
И смотрят, оттуда сюда, хищным оком,
Питая березы березовым соком,
Морошкой врачуя, став камнем на Каме,
А мы все о том, что их нет рядом с нами…

За Вологдой, Пермью, в дремучей Сибири
Молчанье ушедших повисло, как гиря.

И смотрит тайга, прорастая с испода,
На небо заката, на небо восхода…

Над вечной мерзлотой армейского порядка
По воробьям палит сорокопятка.
И, по уставу ставшие во фрунт,
Равняются на правый фланг шеренги пушек,
А Пущин с Пушкиным, набрав медвежьих ушек,
Заваривают чай, и чай под бражку пьют.

Они в наряде здесь, и что с того?
Один за всех и все за одного.
В огнетушителях ходила бражка долго.
Под флагом вечной мерзлоты страны
Снарядами все закрома полны.
А Пущин с Пушкиным полны любви и долга.

На КПП влетает Мандельштам.
И Пушкин в кружку бух: ему сто грамм
И рядовому Кюхле. Выпив с Блоком
И Дельвигу нальют, и Пильняку,
И Галичу, и так, глоток к глотку,
То под курантов бой, то под «ку-ку» —
Поговорят о вечном  и высоком …

Вот и Yandex мне наскучил.
В мышке дремлет блуд труда.
Век — очко! Система глючит,
Жизнь — сплошная чехарда.

На болотной сяду кочке,
Погрызу сухарь стиха,
Покрошу пернатым точки.
Почитаю между строчек
Про себя, про дурака.

С неба — дождичек нечастый,
Снизу — талая вода.
Я всему деепричастен,
Как воздушная среда…

А в четверг, что будет чистым,
Буду чист, как чистый дух.
В воздухе сыром и мглистом
Дождь с листвы, читая вслух…

Духовной жаждою томим,
Ты говоришь: — Иерусалим,
И по сухим губам пустыни
Читаешь Божью Благодать,
Которая, ни дать, ни взять,
С тобою присно и доныне.

Духовной жаждою томим,
Ты говоришь: — Иерусалим.
И, как всегда, после Исхода
Блуждаешь в зное и в песках
С Господним словом на губах,
Идя сквозь мир, не зная брода.

Духовной жаждою томим,
Ты говоришь: — Иерусалим,
И в Храм Господень входишь снова,
Где, только протяни ладонь,
К тебе сойдет с небес огонь
Тот, Благодатный,  — эхо Слова…

Духовной жаждою томим,
Ты говоришь — Ершалаим…

Как давно я не летаю.
Я забыл уже летать.
Птица-феникс ходит с краю,
И горит, и не сгорает,
И не знает, что сказать.

Как же прежде мне леталось!
Как же прежде я летал,
В небесах ходил по шпалам,
Улетал куда попало
И ни разу не упал.

Помню, я летел над домом
И влетел в твое окно
Вместе с дождиком и громом,
С пылью, запаха соломы…

Не летается. Давно.

…нет у нудистов ханжеских дилемм.
Неистребима в них мечта о рае.
Господь их не изгнал совсем,
Дав летом шанс пожить в заветном крае.

Крым. Бухта Тихая. Конечно, не Эдем.
Но все чисты, как до грехопаденья.
Седых холмов безгрешен угол зренья,
И с «яблоком» у дев здесь нет проблем…

Все здесь живут без страхов и труда,
Без ханжества. Когда мы все нагие —
Нас отпускает хватка ностальгии,
Нет в рае ни обмана, ни стыда…

Уходит год. Стремительно уходит,
Попутчиков вербуя по пути.
Вот человек дорогу переходит,
Дорогу жизни. Господи, прости.

Прости его, идущего по краю,
По наледи дороги столбовой.
Прости его за то, что он не знает
Того, что мертвый он или живой.

Над всей страной метель и снегопады.
В парадных копошится темнота.
Горит на небе тусклая лампада,
Пред нею кто читает жизнь с листа?

Кто предстоит пред этим тусклым светом?
Кто произносит, Господи, прости?!
Уходим в лучший мир зимой и летом,
Нет времени, чтоб дух перевести…

Душа идет по краешку, по краю,
По наледи дороги столбовой.
Прости ее. Она сама не знает,
Куда идти — из дома иль домой?