
Послевоенное поколение образовало великую Ленинградскую плеяду, чье значение для русской изящной словесности до сих пор недооценено.
Город на Неве в конце ХХ века вошел в историю мировой поэзии, прежде всего, именем Иосифа Бродского. Между тем, поэта нельзя оценивать по количеству полученных им премий и наград; и даже пережитые страдания не являются мерилом таланта.
Рецепция творчества Бродского, конечно, невозможна без учета его статуса советского "отщепенца" и нобелевского лауреата, но в данной статье мы исследуем, прежде всего, поэтические т е к с т ы. Иосиф Бродский (1940—1996) — безусловно, сложившийся, своеобычный, незаурядный поэт великой Ленинградской плеяды. Его интонационная и лексическая неповторимость очевидны. Между тем, с точки зрения, развития поэтического языка Иосиф Бродский представляет, на мой взгляд, меньший интерес, чем, например, творчество Виктора Сосноры, Геннадия Айги (1934— 2005) (см. об их творчестве в главе "О современной и несовременной рифме"), которые, безусловно, создали новые приемы — путем максимального разрушения синтаксиса (Соснора) и тотального эллипса (Айги). Говоря об этом, автор, разумеется, не говорит о том, что стихи Сосноры или Айги ему нравятся (не нравятся) больше, чем стихи Бродского. Речь идет только о констатации филологического факта, т. е. о поэтике.
Бродский, мифологема которого оказалась сильнее поэтического текста (в чем поэт, разумеется, не виноват), мастерски аккумулировал наработанные тропы и фигуры, продолжая традиции, прежде всего, Марины Цветаевой, максимально развил слоговые и строчные переносы (см. об этом в главе "Анжамбеман"), использовал максимально возможный словарь, но ни создал ни одного нового приема.
В полной мере это относится и к другим первоклассным поэтам великой Ленинградской плеяды — Виктору Кривулину (1944—2001), Александру Кушнеру, Евгению Рейну, которые по праву стали безусловными продолжателями традиций Серебряного века, акмеистской — петербургской! — школы.
Все перечисленные поэты аккумулировали (аккумулируют) культуру, обрели свой голос, даже многочисленных подражателей, однако не создали ш к о л ы, как, скажем, их предшественники — Гумилёв, Маяковский, Хлебников, Кручёных, Клюев, Есенин…
Максимально широкий диапазон тропов и фигур в великой Ленинградской плеяде использовал поэт, считавший себя, прежде всего, художником, — Алексей Хвостенко (Хвост) (1940—2004).
Именно Хвостенко оказал наибольшее и очевидное влияние на более молодое поколение питерских поэтов — Елену Шварц (1948—2010), Василия Филиппова, Арсена Мирзаева, Валерия Земских, Дмитрия Григорьева, Дмитрия Чернышева, Павла Байкова и других.
Хвостенко состоялся и как поэт силлабо-тонической традиции, и как верлибрист, и как мастер звучарного текста, и как поющий автор. Он оказался востребованным и интеллектуальной элитой, и широкими массами — прежде всего, благодаря рок-поэзии.
Надо признать, что и Алексей Хвостенко не создал новых приемов в поэзии, их предельно мало, и возникают они в настоящее время в основном на стыке текста и аудио-визуальных средств (см. об этом в главе "Новые жанры современной русской поэзии"), но диапазон творческих устремлений соавтора легендарной песни "Под небом голубым" был настолько велик, что позволяет нам считать его одним из лидеров поэтического поколения. Хвостенко (наряду с Евгением Кропивницким) предвосхитил и соц-арт (Дмитрий А. Пригов, Тимур Кибиров), и новое поколение конкретистов (Лев Рубинштейн, Александр Макаров-Кротков…) К технике конкретного письма Хвостенко, очевидно, пришел одновременно с москвичом Всеволодом Некрасовым (1934—2009) и немцем Ойгеном Гомрингером.
Характерно и показательно в этом смысле стихотворение, написанное в далеком 1965 году, когда автору было 25 лет.
То есть, конечно, авангардизм Хвостенко был основан на выверенных силлабо-тонических традициях, которыми автор владел в неменьшей мере, чем его более знаменитые коллеги.