Материалы номера № 50 (101), 2013 г.

На учебу в Москву он садится с девчонкой попутной
В твой холодный вагон по утрам к девяти двадцати.
В лобовое стекло, где табличка "Москва — Голутвин",
Тебя знает весь свет. Ждет и он. Ты обязан прийти.

Электрический нерв на бегу от небес отрывая
И пластая его на стальном протяжении жил,
Рвутся "дальние" мимо, до полдня, шутя, покрывая
Расстоянья, что ты и за целую жизнь не сложил.

В "головном" у него есть скамья, где нарезано финкой,
И плывут, и плывут за промерзшим окном миражи:
Полусонные дачи — Красково, Быково с Ильинкой,
Да глухие заборы, да крепости стен — гаражи.

Но привычка — обман. Он когда-нибудь станет взрослее
И уже не махнет машинисту обычный привет.
Под осенним дождем, будто слон неуклюжий серея,
Ты подкатишься к станции, где никого уже нет.

Психанет светофор, злыми кошками вздыбятся стрелки,
Кто-то дернет стоп-кран, машинист поседеет, как мел:
Ты от А и до Б без излишних посредников мелких
Долетишь в четверть часа, боясь, что едва ли успел.

Наддадут и откатятся с ропотом низким вагоны,
Провода зазвенят, изгибаясь, как жала рапир,
И, разбитой щекой прислонившись к пустому перрону,
Ты увидишь, как в "дальний" усядется твой пассажир.

Провинция так радостно светла,
И санный путь так несказанно долог.
И пламени живицу отдала
Последняя из серебристых елок.

Ей надоело жить среди осин
И для сварливых белок слыть приютом.
Она мечтала много-много зим
Дарить тепло смолистое кому-то.

Когда по тракту, сея россыпь игл,
Натруженные дровни проползали,
В ветвях их кто-то трепетный следил
Раскосой рыси желтыми глазами.

И сыпался сухой и сладкий снег
На бороды и ледяные гривы,
И представлялся каждый человек —
Как древний бог — могучим и красивым.

Стволы в лохматых полосах коры,
Веселый лай собак, чудные крики…
У поясов стальные топоры
Прищуривали скошенные лики.

Слоистой охрой жидкого огня
Горчил мороз, густея и тревожа…
И вот на руны спиленного пня
Легли узлом захлестнутые вожжи.

И тишина… подброшенная вверх,
Пушистой горстью вьюжистого праха.
И множеством запекшихся прорех
Покрыта серебристая рубаха.

Все вмиг пропало: гомон, свист и лай.
И, превращаясь в камушки угара,
Ель видела кострища черный край
И лица, покрасневшие от жара.