Материалы номера № 16 (117), 2014 г.

"Любимая, прощаюсь я с тобой.
Осталось напоследок мне побриться.
Нас на рассвете ждет неравный бой.
Пускай умрем, но не пропустим фрица..."

Легли костьми за мост все двадцать два.
О том не раз писали краеведы...
А его дочку назвала вдова
Викторией — в честь будущей Победы.

Я вижу тот бой — был он словно вчера.
Деталь ясно помню любую.
Покинув окопы, мы с криком "ура!"
В атаку пошли штыковую.

И сердце гудело в груди как набат.
И мысль — дотянуть бы до леса...
Вдруг вспышка... Удар... Боль в ноге... Медсанбат.
И голос врача: "Будем резать".

Хотел я потрогать колено — о, нет!..
Да лучше б я мертвым остался!
Кивнул мне печально безрукий сосед:
"Что, тоже,  брат, отвоевался?.."

Закрыл я глаза. Чуть намокла щека.
Взгрустнулось о жинке и сыне...
И снился мне сон, как пляшу гопака
Я нашим весною в Берлине.

Молодая медсестричка,
Наш товарищ лейтенант.
Под пилоткою косичка.
(Ей так шел бы белый бант.)

И откуда эта сила
В хрупкой девушке бралась?
Скольких с поля выносила,
Пуль свистящих не боясь.

Помню, миной я шальною
Тяжко ранен был в плечо.
Слышу голос надо мною:
"Милый, потерпи еще..."

Бинт налег неторопливо.
Затихал вечерний бой...
И от нежности прилива
Как-то притупилась боль.
Отгремел салют... Эх, Рита.
Жили б, если б не война...
Мне из прошлого с гранита
Улыбается она.

Содрогалась земля, весь пылал горизонт.
Билось сердце бессонным набатом.
Как я рвался из дому мальчишкой на фронт
Воевать вместе с батей и братом!

И мы встретились в этом аду под огнем,
Где метались снаряды и пули.
Против нечисти насмерть держались втроем.
Мы сполна нашу чашу хлебнули.

Каждый день был на свежие трупы богат.
Сам бы Дьявол — и тот ужаснулся…
А однажды ушли мы в кровавый закат.
И с победой никто не вернулся.

На вид тот солдат был ровесником мне.
И здесь ни при чем месть и злоба.
Я правило помнил одно на войне:
Следи за противником в оба.

И вот я его сразу взял на прицел.
Как все мимолетно на свете…
А он на меня, улыбаясь, смотрел,
В глаза глядя собственной смерти.

Недолгий отвел я фашистику срок.
Что думал он в эти мгновенья?..
Мой палец спокойно нажал на курок,
И дым все развеял сомненья.

Успешно свое сделал дело свинец.
И голос услышал я сзади:
"Эх, здорово ты, прямо в лоб! Молодец!
С почином! Пусть падают бл…ди!"

Мой первый убитый — удачный дебют.
А, впрочем, я с детства везучий.
Со мной он не стал церемониться б тут,
Стрелять коль ему б выпал случай.

Потом мы в кармане нагрудном его
Нашли документы и фото.
Исполнилось 24 всего
Берлинцу по имени Отто.

Глядели на нас с фотокарточки той
Уже молодая вдовица
И дочка, что стала вчера сиротой…
Счастливыми были их лица…

А после затвором я щелкал еще.
В висок их, в затылок и в сердце.
И ныло порой от приклада плечо. —
Непросто валить было немца.

Хватало мишеней мне в каждом бою.
Кровавые полнились реки…
Но самую первую жертву свою
Уже не забуду вовеки.

Он животным инстинктам дал волю,
Увлеченный охотою лишь.
"Тигр" погнался за жертвой по полю.
Но от зверя куда убежишь?

Намотались кровавые кишки
На утюживший землю металл.
Лет одиннадцать было мальчишке...
Громко в танке фашист хохотал...

А какая-нибудь фрау Назе
Из Берлина в письме на восток
На прощание выведет фразу:
"Береги себя, Генрих, сынок!"

…И вот приказ — "Взять “языка”"!
(Готовилось контрнаступленье.)
А у меня рука крепка. —
Уже не раз брал немцев в плен я.

Я по натуре не вахлак
И звался Муромцем недаром —
Легко пудовый мой кулак
Сшибал быка одним ударом.

Как пригодилось на войне
Уменье на кулачках биться!
Труда не составляло мне
Вмиг "приземлить" любого фрица…

Ответив капитану "есть!",
Отправился я на заданье.
Пришлось в засаде мне сидеть
И превратиться в ожиданье.

В деревне все глазели сны.

Был диск луны кроваво-светел.
И возле тына у сосны
Его, "голубчика", я встретил.

Сперва хотел раскрыть он зев:
"Всем Ахтунг!" Здесь попал в беду, мол...
Но, на кулак мой поглядев,
Он звать на помощь передумал.

Мой нрав с противниками крут.
(Что значит батина порода!)
Лишь слово — и ему "капут" —
Фриц понял и без перевода.

От бомб разрывов и снарядов
Мы прятались по погребам.
Смерть, грохоча, ходила рядом,
Тоскующая по гробам.

Гребла всех под одну гребенку…
Война на все была вольна.
Ни к старику и ни к ребенку
Не знала жалости она.

И никогда я не забуду
Труп Зинки с кровью на спине.
И плачущую тетю Люду,
Вмиг поседевшую при мне.

От страха глаз открыть не смея,
Мы пережили столько бед.
Мы тоже дети подземелья,
И был не мил нам белый свет.

Врагам отлились слезы наши.
Май 45-го в цвету…
И каждый стал на вечность старше,
Кто в этом уцелел аду.