Материалы номера № 18 (119), 2014 г.

Написать поэму это нарушить молчанье,
угадать в какой руке зажата монета
— я сказал — Ты смотрела
как пламенеет над островом солнце
и сказал я: — начало поэзии это
когда ты уже позабыл о том что тебя пугало
но тебе еще страшно.
Я видел
белые башни. Ты сказала: — Так странно,
нам нравится убегать,
но никого — за нами.

У берега моря,
разделив наши жизни,
руки поранив, собирая осколки стекол,
ты сказала: — знаешь, поэзия это
все, что между летящей пулей и раненым зверем.
Ты казалась
далекой, недоступной
для нас обоих,
как всегда бесподобной,
из обломков себя как бы заново к жизни восставшей.

Солнце село. И ночи
тень наступала и сказал я: — Ты помнишь как играли мы
сравнивая наше время
с древней историей? Вот к примеру:
ты сравнила латынь и полет на луну Армстронга…
И ты сказала: — Это пламя
                                            дней прошлых
                                                                     и сумма
мгновений,
эти буквы «полет на луну Армстронга»…
Мы так измучены были,
одиноки,
как собаки, потерявшиеся в непогоду,
как люди, смотрящие в ночь из пустого дома.

Далекого берега гасли огни и небо
Чужое темнело над пляжем. — Бывает
— сказал я — что нечего делать,
то есть вроде и есть куда нам пойти, но негде остаться
и наши слова как камни падают в бездну
и воспоминанья как выстрелы на рассвете.

После нахлынули свет и шум голубой
раннего утра,
и ты говорила:
— Я дала тебе сердце, а ты хотел мои грезы,
я дала тебе грезы, но ты захотел надежду.
Я ответил: — Да, это так. Так вот бывает:
одинокая женщина и миллион путей пройти мимо.
Ты взглянула. Спросила: — А что потом? Я ответил:
— Никакого «потом» не будет.
В конце концов просто
мы с тобой должны быть навеки вместе.

Мы сидели в молчанье
у самого моря,
а свет отменял законы угрюмые ночи,
и вечное море разбивалось о городов названья.
Мы смотрели на солнце и белые башни.

Каждый следит за своим трепещущим сердцем
как будто за красной рыбой в речных глубинах.

Тень белой башни на мою жизнь похожа.

Над каждым простерла крылья его личная боль,
будто ангел из глубины небес наблюдающий бурю.

Холодная зима и это в Риме
И нет тебя.
                   Я меряю шагами
твое имя,
                вот так же
мается медведь, запертый в клетке;
                                                          номер в гостинице;
включаю радио, слушаю, как Патти Смит,
круги нарезая, орет внутри Патти Смит
в точности как кот в стиральной машине.

Холодная зима и нож ищу напрасно;
смотрю в окно;
                          думаю о Пазолини;
ты апельсин берешь моей рукою.

И это в Риме.
                       Белый снег
колдует и соединяет город с небом,
ночь наполняет светом,
над улицей парит как ангел многоликий.

И нет тебя.
                   Окно зачем-то открываю,
смотрю какой-то фильм,
                                читаю Унгаретти,
                                                               маюсь;
в окне синеет даль,
и я один, один между тобой и этой стужей.
Холодная зима и все это не в Риме,
А где-то там, в нигде каком-то.
                                                      Смотрю назад
и снова вижу: вот только что ты погасила лампу;
потом глаза закрыла
и во сне по лесу бродишь;
                                             вдруг сонная
протягиваешь руку,
                                 найти пытаясь что-то,
что лежит по ту, другую сторону от спящей…

А я
      в то время ненавижу этот мир как ад холодный
и усталость, что медленно мои глаза смыкает;
ненавижу волка, которого ты в слово «ночь» впустила,
и то, как заполняешь эту комнату пустую.
Я ненавижу то,
что буду видеть вечно: твои следы
на римском снегу, где нога твоя не ступала.

Десять лет пролетело, и вот этот зимний полдень.
Ты проходишь тропой, где орешник,
идешь туда, к желтым ивам, которые выбегают
вслед за луною к рекам.

Так, как сейчас, не будет, твои двадцать лет не вернутся;
С тихим шуршаньем снег подкрадется к дому
и воздух зеленый перед твоими глазами
лесом прозрачным тихо провеет.

Вспомни: реки теченье,
                                        тайная жизнь деревьев
в темном воды магните.
Ночью слушали мы, как ухает мерно во мраке
гулкая филина песня.

А потом реки теченье смыло, смыло наши лица.
А куда, мы не знаем. И не знаем, за что.

Хотя мы еще здесь.
                                 Но без оглядки
десять лет пролетело
и мы друг для друга два незнакомца.

Я сказал тебе ночью: — Кто не хранит в себе тайну,
не способен любить.
Лил ливень, но ты окно растворила.
Синяя буря металась по лесу.
Пятном ярко-алым розы
расплывались
в темном сердце садов промокших.
И мир был миром иной эпохи:
как однажды, когда в том заброшенном доме
опалило нас древнее пламя.